Наконец пришло известие — завтра будет вертолет.
Все молча переглянулись и уставились на Пыёлдина. Напряженно, выжидающе, с некоторой опаской.
— Что скажешь, Каша?
— Мешки с цементом поднять из подвала и сложить наверху.
— Зачем? Каша, скажи, наконец — зачем?! — плачуще простонал Козел.
— И замаскировать пустыми бумажными мешками из-под того же цемента, — твердо произнес Пыёлдин.
И не добавил больше ни слова.
И ушел в железную будку, служившую бытовкой.
Два зэка, Козел и Хмырь, получив такое указание уже после рабочего дня, опять же молча посмотрели друг на друга, посмотрели в сутулую спину удаляющегося Пыёлдина и, вздохнув, направились в подвал. Покрякивая, выволокли один за другим три мешка цемента, сложили их один на другой и с облегчением отряхнули руки. Но тут вернулся Пыёлдин и негромко потребовал, чтобы все мешки были положены в ряд.
— Им что, так лежать неуютно? — спросил Козел с раздражением. — Может, им на попа хочется?
— В один ряд, — повторил Пыёлдин с бесконечным терпением. — И чтобы между мешками были небольшие просветы.
— Душно им, выходит? — подал голос Хмырь — длинный, рыжий, с красными воспаленными глазами, в которых давно угасли все чувства и желания, кроме одного… Впрочем, угасло и это, последнее чувство-желание.
— Да, — кивнул Пыёлдин, — они должны подышать. Между ними должен быть воздух.
Зэки опять посмотрели друг на друга, как бы удивляясь — с кем только не приходится общаться, и положили мешки в ряд, с небольшим просветом примерно в ладонь.
— А теперь, — продолжал Пыёлдин все так же негромко и терпеливо, — возьмите вон ту скобу, я ее специально для вас приготовил, и вспорите мешки.
— На фига?! — взвился Козел — длинный, узкоплечий и весь какой-то постоянно взвинченный. Если бы он действительно был козлом, то наверняка бодливым.
— Только осторожно, чтобы не просыпался цемент.
— Слушай, Каша, — произнес Хмырь, — ты того… Кончай куражиться. Всему есть предел.
— Не пожалеете, — ответил Пыёлдин и направился к себе в камеру. А Козел и Хмырь, заглянув за угол, действительно обнаружили скобу с острыми зубьями и вспороли все три мешка, обнажив серый, мельчайшего помола сухой цемент. Не успели они снова отряхнуть руки, как сзади возник Пыёлдин — вернулся, не смог уйти, оставив что-то несделанным. Слишком большое значение в его планах играла каждая мелочь, каждый пустяк.
— Все? — угрюмо спросили зэки.
— Еще небольшое дельце… Пошли. — И, не оглядываясь, Пыёлдин направился к бытовке, сваренной из ржавых железных листов. Сюда сваливали после работы лопаты, ломы, ящики с гвоздями, заносили сварочный аппарат. Тут же стоял стол, сколоченный из какой-то деревянной требухи — реек, держаков от лопат, обрезков прессованной стружки. По углам валялись банки из-под краски, окаменевшие кисти, сломанные носилки и прочий хлам. Войдя в бытовку, Пыёлдин внимательно осмотрелся по сторонам, подождал, пока подойдут поотставшие Козел и Хмырь.