Я видел, в каком состоянии она доигрывает. В гримерной, где, не глядя в зеркало, она снимала грим, я сказал, что билеты в Таиланд куплены. “Едем в конце года на три недели”.
Уткнувшись в живот, она плакала, размазывая пудру по свитеру.
3
Вылетали в ночь. Москва – Бангкок, десять часов с пересадкой в
Ашхабаде. “Туркменские авиалинии”.
Накануне долго препирались, как укладывать вещи. Я настаивал на рюкзаках, она предлагала курортный чемодан. За пару дней до вылета умудрилась простыть, чихала.
– Как тебе не стыдно спорить с больным человеком!
Остановились на чемодане.
Несмотря на первый час ночи, аэропорт бурлил. Громко гоготали взрослые; сидя на вещах, хныкали сонные дети. Какой-то мужик в упор разглядывал жену, и я привычно загородил ее.
Оказавшись на ленте, наш синий чемодан стал похож на жука. Глядя, как беспомощно торчат колеса, я подумал, что никогда его не увижу.
В самолете висели портреты Туркменбаши. Отец народа носил голубой костюм и розовый галстук. На лице густо чернели отретушированные брови, лежал румянец. Две нежные ямочки. Но самого лица как будто не было.
На ужин давали рыбу и плодово-ягодное вино, под которое прошла моя юность.
– Не спасет. – Она вяло отмахнулась от стакана.
В детстве, снимая платье, сломала молнию и два часа просидела с подолом на голове. Считалось, что у нее боязнь замкнутого пространства. Пожав плечами, я выпил обе порции и скоро заснул.
Просто провалился в сон, отключился.
– Смотри! – Не прошло и пяти минут, как она толкала меня в плечо.
Я подвинулся к ледяному пластику. Сквозь мое невнятное отражение проступил город, лежавший внизу, как блюдо с финиками. Золотые жилы проспектов, паутина улиц. Минареты, похожие на осветительные штанги.
Залитые светом, безлюдные площади.
– Зачем иллюминация? – Она откинулась в кресле.
– Ублажают взор Всевышнего.
Несколько звезд слабо моргали над горизонтом.
4
Однажды меня окликнули на улице, и моя жизнь переменилась.
Он курил на служебном входе, а я проходил мимо и, услышав свое имя, оглянулся.
Так меня звали в школе, и на секунду все внутри осветилось тем, прошлым светом. Давно утраченной уверенностью и покоем.
В темноте кто-то помахивал огоньком сигареты. Я развернулся, сошел с дороги – и дыру, которая возникла в воздухе, заполнили сырые осенние сумерки. Меня обняли, он что-то говорил, отставив сигарету. Наконец я узнал его, опешил. А свет внутри погас, на душе снова стало тревожно и холодно. Как бывает, если решение принято и судьбу не воротишь.
Школьный приятель оказался директорским пасынком и работал в театре завлитом. По крутой и широкой, как во сне, лестнице мы поднялись в кабинет, где стрельчатые окна начинались тоже по-сновидчески – от пола.