— Как Нангу спасать будем?
— Сам не знаю…
— Пойдем в стойбище Большой Семьи, — шепчет Пинэтаун. — Старик дорогу покажет.
Илья пьет и пьет чай, с любопытством поглядывая на молодых пастухов. Собравшись в кружок, они играют в самодельные шашки. Долго уговариваем Илью провести нас в главное стойбище. Старик боится Чандары:
— Убьет Синий Орел — крепкий у него закон.
— Убьет?! Такого закона нет… Иди к нам, в совхозе будешь работать никто не тронет.
Наконец Илья соглашается показать путь. Сам он не явится в главную резиденцию.
— Пусть думают — сами в гости пришли, — улыбается старик. — Больно хорошие ваши люди, потому дорогу показывать надо.
В поход двинемся на рассвете. Ночью не дает уснуть беспричинная тревога. Палатка светится, облитая лунным сиянием. Рядом стонет, бормочет во сне старик. В дальнем углу палатки вздыхает, не спит Пинэтаун.
Грустно одному, тоска щемит сердце. Будто из тумана выплывает Мария.
Просыпаюсь от легкого прикосновения — будит Пинэтаун. Светает. Полог палатки откинут. Долина еще в тени, но одинокие вершины горят, освещенные утренним заревом.
— Вставай, чай пить будем.
Чайник уже вскипел. Ильи нет. Вероятно, пошел ловить ездовых оленей. Умываемся в ручье холодной как лед водой. Лужицы у реки затянуты тонким, прозрачным ледком. Первые заморозки наступили.
Полчаса спустя, распрощавшись с Костей и Кымыургином, уходим в поход. Костя остается в лагере — приходится отложить поездку на факторию.
Хорошо ранним утром в горах. Воздух свеж и прохладен. Травы на альпийских лугах, синеватые от росы, никнут к земле. Золотое солнце встречает на перевале. А чистое небо словно обмыто родниковой водой.
По узкой тропинке, утоптанной горными баранами, едет Илья, сгорбившись в седле. Снизу, из долин, поднимается туман; его облачное море едва закрывает наш гребень. Кажется, что олени ступают по облакам, высоко-высоко над землей. Без сожаления вспоминаю далекий город. Разве сравнишь дымное городское марево с привольем гор!
В круглую долину спускаемся с первыми лучами солнца. Туман рассеялся. Вокруг, на пологих склонах, пасутся олени; темнеют скалы, запирающие долину. Учаги бегут рысью, чуя запах стойбища.
И вдруг совсем близко, в густых ивовых зарослях, звенит женский смех, слышны чистые девичьи голоса.
— Кто это, Илья?
— Крачки[12], - усмехается старик.
— Чайки?!
Выезжаем на поляну среди высоких ивовых кустов. У прозрачного родника пестрой стайкой собрались черноволосые девушки в расшитых кафтанах, с медными кувшинами в руках. Позванивая монистами, оживленно болтая, черноокие красавицы черпают воду, не замечая нас.