Эту сцену Антон запомнил на всю жизнь. От грохота орудий тряслась закованная в бетон земля, снаряды молотили по покатой броне «Хоплита», рикошетом вышибая куски стен первого этажа, здание шаталось, и казалось, что оно вот-вот рухнет, пол под ногами у Антона и Павла ходил ходуном, как при землетрясении…
— Снаряжай! — заорал Морок, хватая с пола покрытую белесой пылью длинную трубу ручного противотанкового комплекса.
Антон тут же понял его, схватил одну из уложенных вдоль стены ракет, взвел боевое устройство и сунул стартовую часть боеголовки в пусковой ствол, который уже держал на плече Сытников.
— Готов!
Антон присел, зажав уши.
За спиной Павла, жадно лизнув стену, полыхнуло пламя реактивного выхлопа, он тут же отбросил горячую и бесполезную теперь трубу пусковой установки, схватил автомат и выглянул поверх бруствера.
— Попал! — дико и радостно заорал он.
Средняя из планетарных машин горела — кумулятивная ракета прожгла броню и взорвалась внутри, детонировав боезапас.
Еще секунда, и огонь оставшихся четырех БПМ разделился — две продолжали молотить «Хоплита», а другая пара приподняла стволы, выпустив четыре очереди снарядов по позиции третьего этажа башни, откуда была выпущена ракета.
Антону, который, снарядив магазин к автомату, как раз вставал, показалось, что кто-то со всего размаха ударил его кувалдой в грудь — это кусок стены, вырванный снарядом, едва не проломил ему ребра, ударив в бронежилет.
Металлокевлар принял удар, выстоял, но Полынина отшвырнуло метра на три, ударив о стену и оставив корчиться там от боли.
Воздуха не хватало, его вышибло из легких и никак не удавалось вдохнуть вновь — ощущение было таким, что все тело парализовано, он беспомощно и бесцельно хватал воздух руками, выгнувшись, как гимнаст, безуспешно пытающийся сделать мостик…
…Сознание вернулось к нему спустя пару минут, и первое, что он увидел, — было лицо Павла, склонившегося над ним.
— Живой? — радостно прокричал тот, пытаясь своим голосом перекрыть грохот боя.
Антон со стоном сел, вытирая рот, — на губах ощущалась кровавая пена, и на тыльной стороне ладони действительно остался розовый след.
— Вроде бы… — заглатывая воздух, ответил он на выдохе.
— Тогда давай, нечего валяться! — с этими словами Сытников метнулся назад к позиции, которую разворотило двумя прямыми попаданиями снарядов.
Шатаясь, Полынин встал. В голове гудело — это была уже вторая контузия, после того удара пули, что оборвала питающие кабели его боевой экипировки.
Боль в груди была ноющей, а значит, терпимой.
За соседней стеной, которую выстрелы башенных орудий БПМ превратили в иззубренный огрызок, раздался злой, кричащий голос Дугласа: