Из особняка на Поварской улице, 40, где разместилось посольство Камеруна в Москве, выехал «Ниссан» с чернокожим водителем за рулем. За четыре года работы в российской столице он привык к дорожным заторам. Он никогда не пользовался приемниками «джи-пи-эс» — его лучше всего ориентировали радиоволны. Вот и сегодня, прослушав сообщения водителей, сливавших информацию на радиостанции, не поехал по Поварской улице, иначе уперся бы в сплошной поток машин на Новинском бульваре. Он сделал порядочный крюк и выехал на Садово-Кудринскую через Никитские — Малую и Большую улицы. К станции метро «Баррикадная» он подъехал с запасом в пятнадцать минут. Но, слава богу, отметил он, Мамбо и Леонардо, одетые неброско — в джинсы и клетчатые рубашки, со «студенческими» рюкзачками за спиной, — уже были на месте; он узнал их по описанию. О ребенке он вспомнил только тогда, когда перебрал в уме всех четверых соотечественников, прибывших в Россию по туристическим путевкам; 23-летняя Ниос числилась матерью девочки. Дипломат даже содрогнулся, представив почти невероятное: ребенка, уложенного в рюкзак . Когда Леонардо, пропустив вперед Мамбо, сел на заднее сиденье и хлопнул дверцей, он действительно вздрогнул. И только потом поздоровался. И осведомился о здоровье султана.
Мамбо и ее товарищи находились в Москве уже три дня и мало-помалу приноравливались к сумасшедшему ритму мегаполиса. А если быть точнее, то московская скорость, ее бесноватая организация взяла их за горло и не отпускала. Они влились в неорганизованный поток, форма которого пульсировала, но не менялась. Лично Мамбо пришлось согласиться с высказыванием: человек разумен, толпа — нет. Но именно в толпе она почувствовала себя ее частью, пусть даже это звучало противоречиво. И подтвердилось это в ее ответе на вопрос дипломата — тот спрашивал о здоровье султана.
— Как обычно, — ответила она. Как обычно, и все. Будто речь шла о температуре покойника. Такого ответа она не позволила бы себе три или четыре дня назад.
Но, похоже, дипломат проглотил ее короткую, как икота, реакцию на свой вопрос, даже не заметив этого.
Он был уроженцем Фумбана, а значит, земляком и Мамбо, и ее товарищам, но прежде всего — человеку, образ которого последние дни не выходил у него из головы: султана, непререкаемого авторитета в Английском Камеруне. Во многом благодаря султану он получил образование, работу, и не в соседнем Чаде или Габоне, а в столице самой огромной страны мира.
Султану было пятьдесят два, а выглядел он на сто четыре. Он был болен последние несколько лет: плохая проприоцепция. Без помощи зрения он не способен ходить, что-то брать в руки — просто не чувствовал предмета: мог идти, тогда как мозг мог отправить ему сигнал, что он стоит на месте. Не сама болезнь, но мысли о своей немощи состарили его.