К стенам замка были сложены первые бревна, привезенные на быках.
– … закладка деревни, – донесся до нее чей-то веселый голос.
Она улыбнулась и напрягла слух.
– Хороший человек, его милость.
– Уэльсец по духу, если не по крови.
– Не много найдется уэльских лордов, что откроют свои кладовые для вилланов.
– А какой красавчик!
– Лорд Оуэн им гордился бы, упокой Господи его душу.
– Седьмой сын, я слышал.
Седьмой сын. Нельзя не признать, что обаяние было величайшей силой ее мужа. Конечно, эта сила произвела впечатление и на жителей деревни, и на слуг замка. И на нее, призналась себе Бронуин, бросая последний взгляд на закат и поплотнее закрывая ставню.
Она встала со скамьи, и в это время в комнату зашла Мириам, чтобы помочь приготовиться ко сну. Охваченная странным чувством, Бронуин рассеянно слушала болтовню девушки о том, какими красивыми будут волосы миледи, когда вырастут до пояса. Если кудри дочери достигали плеч, леди Гвендолин уже считала это несказанной радостью. Бронуин терпеливо ждала, когда служанка заплетет ее волосы в короткую косу и украсит косу белой лентой.
– Конечно, вам бы следовало заплетать волосы каждую ночь. Моя бабушка считала, волосы растут быстрее, если леди спит, заплетя их в косу. Иначе, она говорила, они будут путаться и сечься, как бы напрашиваясь, чтобы их обрезали.
Вместо того чтобы возразить насчет длины волос, как, бывало, она возражала матери, Бронуин восхищалась мастерством служанки. Благодаря ее стараниям, она теперь больше походила на истинную женщину… женщину-мать, поправила себя Бронуин. Если бы ее спросили раньше, хочет ли она дитя, то, скорее всего, она яростно отрицала бы это, а теперь, когда ребенок, в существование которого она хотела заставить поверить мужа, вдруг стал реальностью, голова шла кругом от радости.
Да благословит Господь тетю Агнес за то, что помогла ей разобраться в путанице мыслей и облегчить совесть, отбросив необоснованные обвинения! Какой бы странной ни была ее тетка, Броуин верила в ее предсказания. Люди в округе всегда считали Агнес прирожденной целительницей, она вылечила мятежное и разбитое сердце племянницы своими мудрыми и успокаивающими сковами.
Теперь жену отделяла от Ульрика только внешная нервная дрожь, неожиданно овладевшая Бронуин, когда Мириам вышла из комнаты. Какой бы усталой она ни чувствовала себя за ужином, но знала, что сон сейчас не коснется ее широко раскрытых глаз, пока муж не придет к ней. Не успела она углубиться в свои размышления, как на пороге появился супруг. Должно, быть, он ждал, когда уйдет Мириам, подумала Бронуин, вцепившись за сиденье стоявшей у изножия кровати скамьи, на которой она сидела, глядя на приближавшегося Ульрика.