Седая борода, седые усы, седые, хотя и аккуратно завитые локоны, носатое лицо, на коем морщины и бородавки сочетались самым причудливым образом, вступали в некое противоречие с его щегольским обликом, с проворными — хотя кто-то, возможно, нашел бы их излишне короткими и самую малость кривоватыми — ножками, обутыми в кожаные наимодные башмаки о шести застежках каждый, с унизанными кольцами ручками (одной рукой старичок сейчас с силою колотил в дверь), с чуть грузным, но довольно энергичным тельцем, упрятанным в опрятный жилет розовых тонов.
Одним словом, старичок был чрезвычайный модник и достаточно шустр для своих лет. Вероятно, в обществе это был записной любезник и шалун, как бывает с подобными старичками; ныне же он был изрядно напуган и постоянно озирался по сторонам, словно бы ожидал какой напасти.
Наконец дверь приоткрылась, и хозяйка, прикрывая ладонью пламя свечи, спросила:
— Кто вы? Что так рано стучите?
— Полноте, милая хириэль, где же рано? — возразил суетливый старичок. — Уж давно утро!
— Утро? — поразилась хозяйка. — Вы, верно, шутите! Посмотрите, какая вокруг стоит темень!
— Однако верите вы мне или же нет, милая хириэль, а уж давным-давно утро, только вот солнце что-то никак не хочет появляться на небе… И если вам столь же жутко, как и мне, не впустите ли меня внутрь?
Хозяйка с некоторым сомнением посторонилась, пропуская неожиданного гостя. Когда дверь была закрыта на засов, старичок приободрился и принялся раскланиваться, говоря:
— Благодарю вас, милая хириэль… Меня зовут Базилиус Кнерц, принципиал-ритор в отставке, и я приехал из Гвальве, дабы встретиться с досточтимым хире Бофранком.
— Боюсь, хире Бофранка нету дома, — буркнула в ответ хозяйка, проверяя, хорошо ли лег засов в железное ушко. — Вот его комната, видите, заперта? Всю ночь шумели да топотали, а под утро — коли вы говорите, что уже утро, — ушли, даже входную дверь забыли притворить, хорошо, я заметила…
— Но не знаете ли вы, милая хириэль, куда мог пойти хире Бофранк?
— Откуда же мне знать, право. Хире Бофранк волен ходить, куда и когда ему вздумается.
— Тогда позвольте, я составлю небольшую промеморию, дабы вы, милая хириэль, передали ее хире Бофранку, как только он возвратится. Не найдется ли у вас пера и бумаги?
— Извольте, я сейчас все принесу, коли надобно, да зажгу, кстати, лампу.
Ворча что-то себе под нос, хозяйка удалилась, но скоро воротилась с масляною лампою, листом бумаги и пером, а также чернильницею. Старичок, уместив все это на небольшом коридорном столике, принялся писать, обнаружив в процессе письма, что чернильница использовалась крайне редко и стала могилою для изрядного числа бесславно почивших в ней мух, а перо оказалось весьма дурно очинено. Отписав не без трудностей промеморию, он сложил ее вчетверо и с поклоном передал хозяйке, присовокупив при том: