– Надо идти, может, увижу холст, тебе первой расскажу…
– Какая чуткость! Как я волнуюсь за картины и за тебя волнуюсь, ты не такой грубиян, как остальные, ты человек искусства, по-моему. – Она подвинулась поближе, заговорив с придыханием: – Мы с тобой люди одного круга.
– Я должен доложиться Соунзу. Машина ждет…
– Я тоже буду ждать. Ждать здесь твоего благополучного возвращения. Приходи ко мне рассказать, что было. Возвращайся живым и невредимым. – Она охватила ладонями его затылок и запечатлела на его губах жаркий и страстный поцелуй, тянувшийся долго-долго, и в конце концов Тони из-за удушья пришлось отстраниться, как ни трудно было оттолкнуть девушку, не касаясь прикрытой шелком пышной плоти. Выскользнув из комнаты, он обнаружил, что весь взмок, несмотря на прохладу в коридоре. В каком же номере Соунз? Наверное, в пятнадцатом, рядом с номером Елизаветы Злотниковой. У нее чудесное имя, несущее в себе яркость и сочность. Да она и сама наделена яркостью и сочностью, на первый взгляд не бросающимися в глаза. Дверь перед ним внезапно распахнулась, напугав его, и в коридор выглянул Соунз.
– Чего стоите в коридоре?! Что вам надо?
– Доложить. За мной выслали машину, кто-то позвонил, по голосу вроде бы Робл, больше ничего не сказал. Она будет здесь, я не догадался посмотреть на время, она уже здесь.
– Тогда выходите – и не завалите дело на сей раз, Хоукин. От этого зависит очень многое. Уж лучше вам держаться лучше, чем до сих пор.
С этим бодрым напутствием Тони торопливо вышел в вестибюль и уже уклонялся в сторону ресторана, чтобы быстренько проглотить чашечку кофе, становившегося предметом все более и более страстных вожделений, когда увидел Генриха у входа, нетерпеливо тыкавшего большим пальцем в сторону дверей. Вздохнув при мысли об утраченном кофе, Тони изменил направление.
– Вы опоздали.
– Я думал, капелька кофе…
– Нет времени.
Перед входом виднелся черный силуэт «Паккарда», с заднего сиденья которого взирали на Тони Робл и Д'Изерния, оба в широкополых черных шляпах.
– Вы опоздали, – бросил Робл, как только Тони подошел.
– Ничего не мог поделать. Едем смотреть картину?
– Позже. Первым делом на мессу.
– Сегодня тридцатое апреля, – подхватил Д'Изерния, и оба мрачно кивнули. Оба были одеты в почти идентичные черные костюмы и, как только машина покинула город, извлекли и прикололи к рукавам траурные повязки. Что бы это значило? Тони выкручивал мозги в попытке припомнить какой-нибудь относящийся к делу праздник, но не припомнил ни одного – ни мексиканского, ни американского. Пасха уже закончилась. С какой же стати месса в субботу?