Такое не забывается и через сотню лет. А тут прошло-то едва ли четыре десятка. Поэтому Роман не особенно удивился, когда, прознав национальность гостя, вокруг него так усердно захлопотали хозяин кафе, его жена и двое официантов, что создался самый настоящий водоворот хлебосольства.
Нанесли пропасть всего. Старательно вспоминая язык, который он когда-то изучил все в той же войне, а затем время от времени закреплял в общении с немногочисленными русскими туристами, хозяин по имени Зу – так, во всяком случае, расслышал Роман – почтительно пояснял.
– Это полясёнок в соевом соусе… Это либа… – следовало название «либы», в которой Роман, присмотревшись, опознал карася, жаренного в чем-то, напоминающем сметану, но явно не в сметане. – Это – селедка… Это лис с фасолью…
– А это что? – опасливо спросил Роман.
– О, это деликатес, – закатил глаза хозяин. – Это зяленые волябьи.
– Воробьи? – поразился Роман, разглядывая мерзкие бурые тушки, посыпанные для красоты чем-то зеленым.
– Да, да, волябьи, – закивал с широкой улыбкой Зу. – Отень кусно. Вам понлавица.
– Не сомневаюсь. А это?
– Это? Змея. Кобла. Отень кусно, отень. Это молодой кобла…
– Ну, если молодой… – с сомнением отозвался Роман. – Так, а это что?
– Это ляпки лягуськи, – сложил умиленную улыбку Зу.
Стоящая рядом жена тоже заулыбалась. Казалось, они отдают гостю самое дорогое, что у них есть.
– Лягушка, стало быть, – улыбнулся через силу Роман.
– Да, да… – кивал хозяин. – Отень, отень кусно.
– Угу.
Роман разглядел в одной из тарелок что-то напоминающее не то стручки фасоли, не то спаржу.
– А это? – с надеждой спросил он.
– Бамбук, – коротко ответил Зу.
Бамбук выглядел скромно, съедобно, и внутреннего отторжения, в отличие от вышеперечисленных блюд, не вызывал.
Официанты тащили что-то еще из «деликатесов», не то кузнечиков, не то термитов, в общем, каких-то козявок, но Роман уже не вникал. Очертив для себя круг продуктов, прием которых не противоречил его кулинарным пристрастиям («кобла», пусть даже и молодая, лягушки и жареные козявки отметались категорически), он вооружился палочками для еды, нацелился на стрелку бамбука – и тут кое-что вспомнил.
– А водка на змеях у вас есть? – спросил он.
Прививки-то были им сделаны, но в этих местах столько болезней для нежного телом европейца, что Роман решил последовать совету Дубинина и подкрепить прививки радикальным местным средством. Дубинин – муж серьезный, к тому же бережно относящийся к личному составу. Если он упомянул про эту самую водку, значит, для того имелся резон.
Роман Евгеньевич к своему здоровью относился внимательно, напрасно болеть не любил, и потому, несмотря на отвращение ко всякой ползающей на брюхе твари, счел, что более подходящего случая воспользоваться советом куратора не найти. Или сейчас, или никогда.