Пиончет был сто раз прав насчет тесного для всех города Питера. Особенно этот город был тесен для двоих — Пепла и Пиночета.
* * *
Фамилию свою Таныч увидел и услыхал почти одновременно. Над козырьком на фронтоне здания издали угадывалось тысячу раз выцветшее «Продажа соков», а перед дверью бестолковый адепт вещал троим зевакам:
— …Соков! Не жалейте жизненных соков, ибо каждый день следует завершать, выжав себя насухо, будто день сей последний! И тогда изможденным, но счастливым, вам улыбнется Господь. И имя той улыбке будет — истина.
Таныч Соков вразвалочку подгреб к крайнему из трех зевак и стал умышленно тяжело сопеть тому в затылок. Ведь не надо было ни поганить язык черными словами, ни сворачивать челюсти; было достаточно посопеть в затылок, чтобы через пару секунд человечишка возмущенно оглянулся, а еще через секунду, разглядев недобрую ухмылку Таныча и, авось, запомнив ее на веки вечные, зевака поспешно удалился. Далее, ясное дело, Таныч выжидательно посмотрел в упор на двоих оставшихся зевак. Тем тоже по уши хватило этого замораживающего взгляда, и проповедник остался один на один с Танычем.
— …Мои неудачи — это тьма, как темная земля, в которую бросают зерно. Вырастет ли зерно, зависит от прихоти природы, я же сам достоин выбирать себе судьбу. Сам в праве выбирать Господа, которому возносить молитвы. Сам должен выбирать, каким зерном, чечевичным или гречневым, следует начинать свой путь просветления, и из какого ростка следует тянуться колосом к истинному солнцу, — заторопился проповедник, будто боясь, что ему не дадут выговориться до конца.
Таныч Соков внимал. Таныч Соков облизывал хмурым взглядом горло проповедника, словно примериваясь.
— …Я могу сто раз споткнуться на пути к свету, но сие меня не огорчит, потому что только червь не спотыкается!
— Слышь, блаженный? — наконец соизволил открыть пасть Таныч. — Разве тебе не объясняли, что проповедовать следует не ближе десяти поворотов от дверей Храма?
— Так вы наш? — обрадовался проповедник, что сегодня не доведется пострадать за веру.
— Свои бьют всегда больнее, — зевнул Таныч и двинул в глубь проходных дворов.
На лавочке вроде бы невзначай обмяк позевывающий мужичок с шустрыми глазками. На движение Таныча мужичок не спохватился — признал своего. Далее путь преградила железная дверь с кодовым замком. Таныч, набирая код, кивнул мужичку и вдвинулся в пропахший бродячими кошками подъезд. Все квартиры здесь принадлежали разным людям. Все жильцы принадлежали к Храму Голубя. Ибо покинул бог человека, устроил всемирный потоп, но дух святой в образе голубя указал путь к вершине Арарата, к истине — во всяком случае, так учили неофитов.