— У вас нет даже представления, куда она могла отправиться?
— Никакого, господин Баскен. В среду в половине первого ночи я так забеспокоился, что дошел даже до дома Клеманс.
— Что она вам сказала?
— Я не зашел к ним. Свет не горел. Я подумал, что они уже спят, и не захотел беспокоить. Надеялся, что Джина вернулась другой дорогой.
— Вы кого-нибудь встретили?
Этого вопроса Иона боялся больше всего, потому что понял — речь идет об алиби. Он отчаянно попытался припомнить, потом обескураженно признался:
— Нет. По-моему, нет. — И тут же добавил:
— На Буржской улице я слышал разговор какой-то пары, но не разглядел их.
— Вы никого не встретили по дороге?
— Не знаю, не обратил внимания. Я думал о жене.
— Постарайтесь вспомнить.
— Стараюсь.
— Мог вас видеть кто-нибудь из окна?
— На углу улицы Премонстрантов и Двух Мостов в чьем-то окне горел свет, — возликовал Иона.
— В чьем?
— Не знаю, но могу показать дом.
— Окно было открыто?
— Нет. Кажется, нет. Штора была опущена. Я даже подумал, не болен ли кто-нибудь в доме.
— Почему вы об этом подумали?
— Просто так. Было очень тихо…
Баскен наблюдал за ним с серьезным видом, но без суровости или неприязни. Со своей стороны Иона счел естественным, что тот выполняет свои обязанности; пусть уж лучше это будет Баскен, чем другой. Инспектор обязательно поймет.
— Джине уже случалось… — начал он смущенно.
— Знаю. Но она никогда не пропадала по четыре дня, верно? И всегда был кто-то, кто знал, где она.
Что он хочет этим сказать? Неужели это означает, что, убегая из дому. Джина ставила кого-то в известность — отца, например, или подругу, вроде Клеманс?
Баскен сказал это намеренно: он знал, что говорит, знал, кажется, даже больше, чем Иона.
— Вы поссорились в среду?
— Мы никогда не ссорились, клянусь вам.
Г-жа Лальман, мать юной калеки, пришла обменять книги; разговор прервался. Слышала ли она сплетни?
Похоже, она знакома с инспектором, во всяком случае, знает, кто он, потому что смущенно попросила:
— Дайте мне что-нибудь в том же духе.
Поняла ли она, что букиниста попросту допрашивают? Чувствуя себя лишней, она поспешно ушла, а Баскен поставил книгу на полку и закурил.
— Не ссорились, даже когда она ночевала не дома?
— Даже тогда. Я ни разу ни в чем ее не упрекнул, — сказал Иона с нажимом.
Полицейский нахмурился, и Иона понял, что в это трудно поверить. И все же он сказал правду.
— Вы хотите сказать, что вам это было безразлично?
— Меня это огорчало.
— И вы не желали, чтобы она это видела?
Он заметил в глазах у Баскена настоящее любопытство, в котором, похоже, не было ничего профессионального, и ему захотелось, чтобы тот до конца понял его мысль. Лицо Милька покрылось испариной, очки запотели.