Больше никакой прислуги в доме не было. Все то и дело натыкались на растерянного мальчика лет четырех, сына Жанны, как узнал Мегрэ от горничной Ирмы; на него со всех сторон сыпались толчки, шлепки и ругань.
В подобную погоду всякое другое место тоже мало располагало бы к веселью, но в доме м-ль Отар время тянулось томительно, как нигде, минуты, казалось, содержали больше секунд, чем положено, а стрелки на черных мраморных часах, стоявших под стеклянным колпаком на камине, совсем не двигались.
— Сходил бы ты в кафе, когда чуть поутихнет. Там-то уж наверняка найдешь себе партнеров для игры.
Даже поболтать в свое удовольствие и то не удавалось: постояльцы ни на минуту не оставались одни. М-ль Отар то и дело сновала из кухни в гостиную, открывала дверцу буфета или выдвигала ящик, присаживалась на миг и снова уходила, и вид у нее при этом был такой озабоченный, словно она должна следить за каждым во избежание катастрофы, словно, если ее не будет в гостиной хоть пятнадцать минут, гости тотчас воспользуются этим и стянут один из рваных журналов мод или же подпалят мебель!
Время от времени в гостиную забегала Ирма, она убирала в буфет начищенные приборы и уносила следующую партию.
У печки в столовой сидела, держась очень прямо на стуле, «печальная дама» которую супруги Мегрэ так прозвали, не зная ее имени, и читала книгу с никому не ведомым названием — книга была без обложки.
Должно быть, она жила здесь уже несколько недель. На вид ей было лёт тридцать, и выглядела она болезненной; возможно, она приехала сюда немного отдохнуть после перенесенной операции. Во всяком случае, передвигалась она с опаской, словно боялась, что в ней что-то сломается. Ела она мало, вздыхая при этом так, будто сожалела о минутах, потраченных на столь низменное занятие.
Другая обитательница пансиона, которую Мегрэ со свирепой усмешкой называл «молодой новобрачной», являла собой прямую противоположность этой даме: движения ее были столь стремительны, что даже когда она просто переходила от одного кресла к другому в комнате возникали сквозняки.
Молодой новобрачной было лет сорок — сорок пять. Невысокого роста, полная, она отличалась, должно быть, не слишком покладистым характером, так как по малейшему ее зову муж бросался к ней со всех ног, и на лице его заранее появлялось покорное и виноватое выражение.
Ему едва минуло тридцать лет, и не требовалось особой наблюдательности, чтобы понять, что он заключил брак не по любви и что, пожертвовав своей свободой, он хотел обеспечить себе кусок хлеба на старости.