— Из Пуатье, если не ошибаюсь.
Должно быть, она из осторожности называла им всем разные места.
— Она казалась вам образованной?
— Она сдала экзамен на бакалавра, затем некоторое время работала секретарем у адвоката.
— Вы не назовете его имя?
— Я пропустил его мимо ушей.
— Была ли она замужем?
— На моей памяти, нет.
— Вас не удивлял круг ее чтения?
— Она была сентиментальной, довольно-таки наивной в глубине души и потому предпочитала дешевые романы.
И первая смеялась над этой своей прихотью.
— Впредь я не стану тревожить вас без особой на то надобности. Но прошу вас поразмыслить, попытаться вспомнить. Какая-нибудь незначительная на первый взгляд фраза, деталь могли бы помочь нам.
Расправляя свое большое, тяжелое тело, Франсуа Паре колебался, стоит ли подавать руку.
— В данный момент мне в голову ничего не приходит. — Затем нерешительно, более глухо спросил: — Она долго страдала?
— Судя по заключению судебного эксперта, смерть наступила мгновенно.
Губы его зашевелились. Должно быть, он молился.
— Благодарю вас за проявленный такт. Остается лишь сожалеть, что мы не встретились при других обстоятельствах.
— Мне тоже жаль, господин Паре.
Уф! Очутившись на лестнице, Мегрэ стал отдуваться.
У него было такое ощущение, что он вышел из туннеля на свежий воздух, в реальный мир.
Конечно, беседа с чиновником из министерства не дала ему какой-то точной, немедленно срабатывающей информации, однако она сделала для него образ молодой женщины более живым.
Интересно, было ли составление письма в добропорядочном кафе ее излюбленной тактикой при знакомстве или простой случайностью?
Первый из ее любовников, известных Мегрэ, Фернан Курсель, кажется, познакомился с ней, когда ей было двадцать пять лет. Чем она тогда занималась? Мегрэ никак не удавалось вообразить ее себе, такую благоразумную, на тротуарах близ площади Мадлен или Елисейских полей.
Была ли она и впрямь чьей-то секретаршей — адвоката или кого-либо другого?
От легкого ветерка затрепетала листва на деревьях бульвара Сен-Жермен; Мегрэ выглядел как человек, вышедший глотнуть утренней прохлады. На ведущей к набережным улочке он поравнялся со старомодным бистро, перед которым сгружали бочки с вином.
Он вошел, облокотился о стойку и спросил:
— Что это за вино?
— «Сансер». Я родом из тех мест, мне поставляет его свояк.
— Налейте стаканчик.
Сухое вино сохранило вкус винограда. Стойка в кафе была настоящей оловянной стойкой, а пол, выложенный красной плиткой, был посыпан опилками.
— Еще вина, будьте добры…
Ну что за странная у него профессия! Нужно повидать еще троих — троих любовников Жозефины, которая, судя по всему, торговала иллюзиями.