Ну так слушайте, у господина из дома напротив, по-видимому, свои взгляды на этот счет. Я, изволите знать, сплю мало: бессонница. Ни политика, ни катастрофы разные, о которых галдят по радио и пишут в газетах, меня не волнуют. Зато люблю подумать. Это мое единственное развлечение. Понимаете?
Смотрю так в окно и думаю. Какое это увлекательное занятие — кто бы знал!
Взять, например, этого голландца и его жену. Они мало выезжают, один-два раза в неделю, она — в вечернем платье, он — в смокинге, и редко когда возвращаются позднее часа ночи. Стало быть, это просто ужин у друзей или театр.
Сами они званых вечеров не устраивают, к обеду никого не приглашают и обедать, кстати сказать, садятся не раньше трех.
Да! Так вот я и развлекаюсь. Наблюдаю, анализирую, сопоставляю, догадываюсь…
И вот вижу я, что два или три раза в неделю хорошенькие девушки звонят в парадное напротив по вечерам, часов около восьми, а выходят из дому поздно ночью, а то и под утро…»
Мегрэ все больше сожалел о том, что ему не пришлось лично допросить старого чудака.
— «И это еще не все, дорогой вы мой блюститель порядка! Признайтесь, что навострили ушки! А то небось думали: „Что за вздор несет старый хрыч!“ Это еще что — я вам больше скажу: девицы-то всегда приходят разные!
Обычно они приезжают на такси, но иногда приходят и пешком. Из моего окна видно, как они всматриваются в номер дома, словно еще не бывали здесь. Это тоже имеет свой смысл, как по-вашему? Значит, кто-то вызывает их по этому адресу. Да в конце концов я не родился калекой и не всегда жил, как старый больной пес в конуре. И поверьте, я знаю женщин.
Видите напротив фонарь, в пяти метрах от их парадного? Светит он ярко, и мне отсюда все видно. Вы полицейские и, надо полагать, с первого взгляда отличите порядочную женщину от потаскухи, для которой любовь — профессия. Но и таких, кто этим, так сказать, промышляет от случая к случаю, вы определите без труда. Ну, там, певичек из кабаре или статисток из кино, которые всегда не прочь подработать таким способом, хотя и не выходят на панель».
От сонливости Мегрэ не осталось и следа.
— Ну, Шинкье, вам понятно?
— Что понятно?
— Как все это началось! Лоньон часто дежурил по ночам на авеню Жюно и знал там в лицо почти всех. И если он заметил, как женщины такого сорта ходят в особняк голландца…
— Я уже подумал об этом. Но ведь непостоянство не запрещено законом даже пожилым людям!
«И в самом деле, одно это еще не заставило бы Невезучего подыскать столь необычный наблюдательный пункт», — подумал Мегрэ, а вслух сказал: