И всякий раз удивленный, простодушный или даже лукавый взгляд принцессы обезоруживал его и вгонял в краску.
— В общем, вам не приходит в голову, кому было бы выгодно убить Сент-Илера?
— О выгоде говорить не приходится. Вам не хуже, чем мне, известны основные статьи завещания.
— А вдруг Алену Мазерону срочно нужны деньги?
— Дядя всегда помогал ему в затруднительных обстоятельствах и в любом случае оставил бы ему состояние.
— Мазерон это знал?
— Несомненно. По смерти моего мужа мы с Арманом поженились бы, это правда, но я никогда бы не допустила, чтобы моя семья наследовала ему.
— А Жакетта?
— Она знала, что ее старость обеспечена.
— Она также знала, что вы намерены поселиться на улице Сен-Доминик.
— Она ликовала по этому поводу.
Что-то во всем этом возмущало Мегрэ. Все это было так неестественно, так не похоже на людей.
— А ваш сын?
Удивленная, она ждала, чтобы Мегрэ пояснил свою мысль. Но тот молчал, и принцесса ответила вопросом на вопрос:
— Какое отношение мой сын может иметь к этому делу?
— Я не знаю. Я ищу. Все же он наследник имени.
— Он бы им и оставался, продолжай Арман жить.
Разумеется! Но не видел ли он унижения в повторном браке матери с Сент-Илером?
— Вчера вечером ваш сын был дома?
— Нет. Он с женой и детьми отправился в гостиницу на площади Вандом, где по обыкновению останавливается, когда наезжает в Париж.
Сдвинув брови, Мегрэ сверлил взглядом стены, словно пытаясь прикинуть, насколько огромен особняк на улице Варенн. Разве мало в нем пустующих комнат, целых анфилад?
— Вы хотите сказать, что после женитьбы он никогда не жил в этом доме?
— Начнем с того, что он редко приезжает в Париж, и всегда ненадолго: светская жизнь его приводит в ужас.
— А его жену?
— Тоже. Когда они только что поженились, то держали квартиру в этом доме. Затем родился ребенок, потом второй, третий…
— Сколько у них детей?
— Шестеро. Старшему двадцать лет, младшему — семь. Возможно, это вас шокирует, но я не могу жить в одном доме с детьми. Ошибкой было бы полагать, что все женщины созданы для материнства. Родив Филиппа, я исполнила свой долг. И я занималась им лишь тогда, когда была обязана это делать. И сейчас, годы спустя, я бы не вынесла криков и беготни в доме. Мой сын это знает. Его жена тоже.
— И они не обижаются?
— Они меня принимают такой, какая я есть, со всеми моими недостатками и причудами.
— Значит, вчера вечером с вами никого не было?
— Оставались слуги и две монахини, которые читали отходную. Аббат Гож, мой исповедник и старый друг, просидел до десяти часов.
— Но вы недавно сказали мне, что сын и его семейство сейчас находятся в доме.