Горжецкий пошарил в кармане халата и извлек скомканный кулечек трешек и рублей, перевязанный белой ниткой, видимо заранее приготовленный. Я понял, что стал невольным свидетелем какой-то житейской драмы. Или комедии.
— Успокойтесь, Эдуард Венедиктович, — сказал я, отстраняя деньги и в свою очередь протягивая ему служебное удостоверение. — Я командированный, из Москвы. Зовут меня Виктор Андреевич. Вот мандат.
Горжецкий разглядывал удостоверение долго, несколько раз сверялся с фотографией. Лицо его прояснилось.
— Значит, ты не от Маньки?
— Я ее знать не знаю.
— А почему сразу не назвался?..
Я с сожалением развел руками.
— Шурка! — крикнул он Порецкой. — Из Москвы, что ли, правда, гражданин?
— Правда.
Внезапно Горжецкий пригнулся, как при артобстреле, и побежал к лифту, давая мне знаками понять, чтобы я следовал за ним. Я взглянул на Шурочку она злорадно усмехал-ась. Горжецкого я обнаружил в укромном уголке вестибюля, за выступом у окна.
— Не хочу, чтобы слышали, — сообщил он, досадливо поджимая губы. — Она, зараза, до чего меня довела. Шизоидом скоро стану… И что характерно, везде у нее агенты. Видал в комнате бугая? Ее агент. Да, точно. Ты не сомневайся.
— По нему сразу видно, что агент.
— Такая гадина! — обрадовался Горжецкий. — В Москве, я слышал, восемь миллионов граждан, а и там такую не сыщешь. И не ищи. Я тебе говорю, ты верь. Горжецкий врать не умеет. Что было, то было.
Жил с ней два года. Теперь — ша! Вчера подослала брательника — во-о, будка! — убийца. Думаешь, меня он испугал? Черта лысого! Горжецкий человек уступчивый, но не дави ему больную мозоль. Не надо. Голый по миру пойду, а с ней жить не стану. Шабаш!
Как благородный человек. С ума спятить. Отравить хотела. Слышь, в водку подлила скипидару. Я выпил, ничего… Брательнику говорю — лучше в могиле живому гнить, чем с твоей сеструхой. И он понял.
— Эдуард Венедиктович, я к вам по поводу… Мне сказали, только вы можете сделать как надо.
Вернувшись в будничный мир с высот любовного экстаза, Горжецкий горестно поник — Чего?
— Приборчик, говорю. На вас вся надежда.
— Не надейся, парень. Зазря не надейся. Ко мне все подходили. Сам Капитанов уговаривал. Черта лысого. Я не бог. И никто не сделает. Потому что нет условий технологии. Ты Горжецкому верь, и он тебе всю душу откроет. Как благородный человек. Она сама себя делает — деталька эта.
— Не понимаю, Эдуард Венедиктович.
— То-то, что понять трудно. А вот пример. Привези ты в тундру лимон и посодь. Будет он расти? Не-ет.
Потому что условия не годятся для роста. И шабаш.
Сто лимонов посодь, пять вырастут. Почему? Тут тайна, которая доступна не нам.