Сразу после работы я приехал домой. Предчувствие не обмануло. Не успел разжарить кулинарный шницель, как явился он — муж Натальи Олеговны, загорелый, обветренный первопроходец.
Про него я сразу понял: сумасшедший, хотя бы потому, что в руках он держал букет алых гвоздик.
— Мне, что ли, цветы? — поинтересовался я.
— Вам, вам. Берите. Я из экспедиции привез целую корзину. Берите!
Мне не надо было спрашивать, кто он. Сам сообразил. Звали его Николай Петрович.
Я провел его в комнату и усадил в кресло. Он тут же извлек из внутреннего кармана бутылку молдавского коньяка. Угнездился в кресле плотно, с комфортом.
— Про меня вам кто сказал? Наталья Олеговна?
— Что вы! — смущенный взмах руки. — Она не скажет. Соседка, Кира Яковлевна. Эта все про всех знает. Прохиндейка такая. Да и чего тут знать, через три дома-то.
— Действительно, — согласился я, устанавливая перед ним на шахматном столике рюмки и тарелочку с лимоном. — Водой не запиваете?
— Что вы, что вы!
Бить он меня пока не собирался, настроен был дружелюбно, а некоторое дрожание голоса, нервное мельтешение рук и смущенный взгляд я отнес на счет необычности ситуации. Честно говоря, Николай Петрович мне сразу приглянулся — тихий, доверчивый сумасшедший, с синими быстрыми глазами и плечами тяжелоатлета. На любом конкурсе красоты он мог дать мне сто очков вперед. Когда уж мы выпили да разговорились, я и совсем его полюбил. До самого ухода он так и не оправился от своей застенчивости, коньячок прихлебывал осторожно, аккуратно, лимон сосал беззвучно и следил за каждым своим движением, точно боясь что-нибудь невзначай опрокинуть или поломать. Тактичный милый богатырь. Много рассказывал про свою работу, как они там лазят по первобытным местам, как живут по-брагски, как мечтают о перспективах разработки природных богатств. Несколько смешных историй кстати припомнил. Судя по всему, жизнь его не баловала, он ее горбом таранил и теперь дотаранил до докторской диссертации.
Он сказал, что вернулся всего на три дня, уладить кое-какие детали с консерваторами из министерства.
Скоро сезон, сказал он, возможно, решающий для него лично сезон, а еще ни черта не подготовлено. Он сказал — денег нет, очень мало денег.
— Денег всегда мало, — сочувственно огорчился я. — И негде их взять.
Про Наталью Олеговну было сказано всего несколько фраз.
— Вы не подумайте, — заметил Николай Петрович, — я не какой-то там неандерталец. Все прекрасно понимаю. И даже, представьте, не возмущаюсь. Я знал, на что шел. Но Наташу я люблю. И дочь у нас…
Хочу уверить, если ей будет плохо — я вас раздавлю насмерть, вот, — он в мечтательном безумии протянул руки к окну, — этими руками… Можете мне поверить на слово. — И добавил совсем уж в мягком забытьи:- Убью тебя, милый человек, как бешеную собаку.