Франческа, как всегда, проснулась в шесть, едва только бледный свет начал просачиваться сквозь щели деревянных ставень. Она быстро выскользнула из постели, дрожа от утренней прохлады, натянула выгоревшую потертую кофтенку и распахнула ставни.
Небо окрасилось нежным голубым светом, а улицы Митановы в ожидании теплых солнечных лучей еще тонули в полумраке. Она вдохнула свежего утреннего воздуха и замерла, прислушиваясь, не донесется ли из комнаты отца каких-нибудь звуков. Там было тихо.
Она поспешно умылась ледяной водой из тазика, ополоснула грудь и плечи, потом оделась и застегнула ремешки сандалий.
Тихонько подойдя к двери, она бесшумно приоткрыла ее и выглянула за порог, осторожно ступила в гостиную, которая располагалась прямо над писчебумажной лавкой, которую они с отцом держали. Там она снова прислушалась – не раздастся ли из отцовской комнаты шума. Тишина.
Она подошла к плите, подбросила в топку угля и налила в кофейник воды. Потом на цыпочках подкралась к двери, ведущей в комнату отца, и приоткрыла ее. Отца в комнате не было. Девушка запела; это была мелодия, которую она слышала в церкви, но там музыка звучала громко и радостно, а она лишь тихонько мурлыкала себе под нос, боясь, чтобы не услышали.
Так, напевая, девушка смела пыль, приготовила кофе и вымыла пол. Лучи солнца, проникая в раскрытые окна, освещали золотым светом ее фигурку. Девушка торопилась покончить с делами и уйти из дому, пока город еще не проснулся.
Ну вот наконец все в порядке – комната чисто убрана. Девушка собрала в сумку книги, кофточку, положила туда краюху хлеба на завтрак и вышла за дверь. Но, заслышав на площадке тяжелые шаги отца, замерла на месте.