Наше имение называлось Мидоуз, и каждый, кто подъезжал к нему по дороге, посыпанной гравием, не оставлял без внимания великолепие нашего дома. Папа почти с религиозной фанатичностью следил за сохранностью нашего имения.
Каким-то образом, возможно, из-за удаленности от дороги, Мидоуз избежало тех разрушений и разорения, выпавших на долю многих южных плантаций во времена гражданской войны. Ни один солдат Севера не ступал по прекрасному паркету нашего дома и не получил возможности наполнить свой мешок ценным антиквариатом. Дедушка Буф был убежден, что, если некая неведомая сила и уберегла поместье, то только для того, чтобы показать всю его исключительность.
Папа унаследовал от деда эту преданность дому и поклялся, что все средства до последнего доллара будут отданы на поддержание его красоты и величия. Папа также унаследовал регалии деда. В прошлом наш дед служил в кавалерии генерала Ли в чине капитана, что можно было считать возведением в рыцарское звание. И этот факт еще больше давал нам повод чувствовать себя никак не меньше, чем королевской семьей. Хотя папа никогда не служил в армии, он сам себя называл капитаном Буфом, да и все остальные члены нашей семье величали его Капитаном.
Итак, почти как в королевской семье, в нашем распоряжении были десятки слуг и работников, готовые выполнить любое наше пожелание. Конечно, у меня были любимые слуги. Одна из них – Лоуэла, наша кухарка. Ее мать была рабыней на плантации Уилкис, находящейся в 20 милях южнее нашего имения. Другой – Генри. Его отец, также из рабов, погиб в Гражданской войне. Он сражался на стороне Конфедерации, потому что, как говорил Генри, «считал преданность своему хозяину важней личной свободы».
Как в королевских дворцах, в нашем особняке было много прекрасных и богатых вещей: вазы, сияющие серебром и золотом, статуи, привезенные из Европы, изящные безделушки, раскрашенные вручную, фигурки из слоновой кости, привезенные с Востока и из Индии. Хрустальные призмы, свисающие с абажуров, бра и канделябры ловили солнечные лучи, пробивающиеся сквозь кружевные занавески, сверкали и переливались всеми цветами радуги.
Еду нам подавали на китайском фарфоре ручной работы и больших серебряных блюдах. Мы пользовались самым дорогим столовым серебром.
Мебель нашего дома была разной по стилю, но вся она была изыскана и хорошего качества. Казалось, что комнаты стараются затмить одна другую. Комната, где мама обычно читала, была самой яркой из-за светло-голубых атласных занавесок и мягкого персидского ковра. В мамином кресле, обитом пурпурным бархатом и расшитом золотой тесьмой, любой человек чувствовал бы себя царственной особой. Вечерами, элегантно откинувшись в кресле и одев очки в перламутровой оправе, мама читала романы. И как бы папа не возмущался и не неистовствовал по этому поводу, она с упоением окуналась в их страницы, полные греховных слов и мыслей. Поэтому папа редко заходил в мамину комнату. Если он хотел видеть маму, то посылал за ней одного из слуг или Эмили.