– Да она сама чекистка, – Есенин оглядел стол, – а выпить нечего?
– Сейчас устроим. – Мариенгоф подозвал официанта, зашептал ему в ухо.
Официант сначала отрицательно качал головой, потом улыбнулся, закивал утвердительно.
– Сейчас принесут, – довольно произнес Мариенгоф и оглядел друзей, небрежно улыбаясь.
– Кстати. Олег, – Мариенгоф сел, мы не закончили наш диспут. Значит, ты враг модернизма. А как ты относишься к Меерхольду?
– Не понимаю и не люблю.
– А что же тебе нравится?
– Декорации на сцене, задники красивые. Нормальные актеры, произносящие нормально замечательные слова. Если увижу Меерхольда, сам ему скажу. Не трогай классику. Пиши сам пьесы и пусть там на сцене произносят монологи верхом на верблюде.
– Правильно, Олежка, – Есенин стукнул кулаком по столу, – гад этот Меерхольд, он у меня Зинку увел.
Красавец-актер Павел Массальский подошел к эстраде.
– Слушай друг, отдохни немного. А?
Поэт подавился непрочитанной строкой.
– Почему?
– Устали мы, давай лучше песню послушаем.
– Быдло! – Завизжала влюбленная девица, – мужичье!
– Возможно, – миролюбиво улыбнулся Массальский, – очень может быть, но пусть ваш друг отдохнет.
Поэт поправил галстук-веревку и пошел к столу.
– Таня! – крикнул Массальский, – просим.
Из-за стола встала красивая актриса, с гитарой.
Она поднялась на эстраду и запела.
Романс был грустный и незнакомый.
Актриса пела о тяжелом времени, о далекой Москве, о любви и тоске, ожидании встречи.
Кафе затихло. Грустная музыка, щемящий нежный голос актрисы плыл над столиками.
Леонидов слушал романс и видел Лену, аллею в Сокольническом парке, по которой они шли, удаляясь от трамвайных путей.
Актриса замолкла.
Зал взорвался аплодисментами:
– Браво!
– Спасибо!
– Еще!
– Молодец!
Двое в коже подошли к актерскому столу.
– Татьяна Сергеевна, – сказал Глеб. Он пристально посмотрел на актрису и усмехнулся. Недобро, со значением.
– Татьяна Сергеевна, господа артисты, вы украшаете нашу жизнь. У нас нет цветов, но примите от чистого сердца.
Он положил на стол круг колбасы и поставил две бутылки с темноватым напитком.
– Это, друзья, спирт. Чистейший ректификат, настоянный на рябине.
– Это лучшие цветы, которые я видел в жизни, – картинно повел рукой благородный отец. Спасибо вам, други.
В кафе появился молодой человек в новенькой темнозеленой тужурке путейного инженера, на бархатных петлицах были видны следы срезанных знаков различия, остались только железнодорожные эмблемы.
Пальто с дорогим шалевым воротником было небрежно перекинуто через руку, частично закрывая плотно набитую сумку.
Баронесса увидела его и засмеялась: