– Я много кого убил.
– Неужели, – ахнул Есенин, ты кончил Мирбаха? Я помню, об этом много писали. А стихи почитаешь?
– Я же поэт…
– Поэт расстрелов, – жестко сказал Леонидов.
– Да, все это было. Я вас помню, Леонидов, вы писали об убийстве Мирбаха, я одному вам дал интервью.
– Я помню и благодарен вам, сделал сенсацию.
– А сейчас я могу сделать так, что вы будете давать мне интервью в расстрельном подвале. Совсем недавно вас задержали в притоне и арестовали, но, к сожалению выпустили. Так я могу тебя опять туда отправить.
– А ты меня не пугай. Меня охранка пугала, контрразведка штаба императорской армии пугала, а я не испугался, а эти люди были не тебе чета.
Блюмкин полез в карман, вытащил браунинг, положил его на стол.
Все замерли.
Их этого же кармана он достал пачку денег, вперемежку советских и франков, потом вытащил массивный золотой портсигар, закурил.
– Я пошутил, Леонидов, пошутил.
– Я тоже пошутил.
– Испугался?
– Тебя? Нет. Мне на фронте за храбрость Георгия дали.
– Знаю, знаю, – Блюмкин в упор посмотрел на Леонидова, – мне известно, что ты на Кронштадт шел и пулям не кланялся, тебе орден хотели дать, но социальное происхождение подвело, поэтому наградили именным маузером. Где ствол, репортер?
– Я серебряную табличку снял, а маузер отдал в Уголовный розыск.
– Маузер! – ахнул Мариенгоф, – зачем?
– Чтобы от такой жизни не застрелиться, А если серьезно, я не люблю оружие.
– Вот и прекрасно, – засмеялся Саблин, – друзья, я пришел с любимой женщиной и другом к вам, моим дорогим людям. Свирский!
Адъютант подскочил.
– Неси.
Через несколько минут адъютант и шофер вдвоем внесли два ящика.
На столе появилось шампанское, коньяк, ликер и дорогие закуски.
– Друзья, давайте выпьем за встречи, давайте загуляем, как в старые добрые времена.
Он выстрелил пробкой шампанского.
Леонидов подошел к актерскому столу.
– Не приютите?
– Как же ты, Олежка, от такого изобилия сбежал? – засмеялся благородный отец, – от шустова и шампани за наш скудный стол.
Леонидов вынул из кармана бутылку спирта, поставил на стол.
– Моя доля в вашем пиршестве.
– Умница, дай я тебя расцелую.
Благородный отец обнял Леонидова.
– А я, друзья, к вам по делу.
– К нам? – удивился Массальский, – это что-то новое.
– Никак пьесу сочинил? – хлопнул Леонидова по плечу благородный отец, – о делах потом, сначала выпьем.
Все выпили спирт, даже дамы.
– Ну, вещай, что за дело?
– Я получил письмо от Лены Иратовой.
– С Юга? – спросила певица Татьяна.
– Да.
– Как она?
– Много снималась, кажется удачно. Талдыкин выхлопотал ей французский паспорт…
– Париж, – мечтательно сказал один из актеров.