– Банде, – поправил Леонидов.
– Нет, дорогой друг, группе, я бы назвал ее контрреволюционной. Мы просим Вас воздержаться от публикации.
– Олег, – вмешался Мартынов, – мы вышли на них. Твоя статья может испортить все дело. Ты написал классно. И ты напечатаешь ее недели через две, мы посоветовались с руководством, тебе разрешили принять участие в разработке этой группы.
– Не может быть, – ахнул Леонидов.
– Может, – засмеялся Манцев, – нам нужна Ваша статья. Завтра приезжайте к нам, получите мандат и познакомитесь с интереснейшими документами. За это и выпьем.
Они чокнулись.
Сцена была залита светом.
Занавес поднимали.
Актеры выходили на поклон.
– Иратова! Браво! Бис!
Неслось из зала.
Лена одна вышла на поклон.
Двое командиров, затянутых ремнями, принесли и поставили у ее ног две корзины цветов.
Зал неистовствовал.
Леонидов вышел из зала и пошел к выходу за кулисы.
Постоял, переминаясь.
Поднялся по ступенькам.
Навстречу ему по узкому коридору шли Лена с цветами, звенящий шпорами Саблин и Блюмкин в новой форме ОГПУ.
– Я поздравляю тебя, Лена. Ты играла великолепно.
– Спасибо, Олег. Большое спасибо. Я рада, что тебе понравилось. Извини, мы спешим.
Саблин и Лена прошли.
Блюмкин задержался.
– Хорошая пара? – спросил он.
Леонидов молчал.
– А что же без цветов?
Леонидов вынул из кармана серебряную розу.
– Вот это да, – ахнул Блюмкин. – Ты, Олег, не сердись на меня. Ты знаешь, мне известно многое. Она не стоит тебя. Это говорит твой друг Яша Блюмкин. Поверь мне.
Леонидов молчал.
Блюмкин хлопнул его по плечу и пошел догонять красивую пару.
Серебряная роза лежала на ладони Олега, в тусклом свете настенных бра она лучилась голубоватым таинственным цветом.
Паровой трамвай, сипло крича стареньким свистком, бежал в сторону Петрово-Разумовской сельскохозяйственной академии.
Лапшин сидел у окна, мимо проплывали рощи, засыпанные снегом, одинаковые деревянные домишки и снова рощи.
– Благодать-то какая, – сказал сосед, крепкий старик в романовском полушубке, – от Савеловского вокзала отъехали всего ничего, а будто в другой мир попали.
– Вы, уважаемый, Москву, видать, не жалуете? – усмехнулся Лапшин.
– А за что ее жаловать-то. Бесовский город. Пропала наша Москва, как есть пропала.
Паровозик засвистел, начал притормаживать.
– Третья сторожка, – хриплым, простуженным голосов объявил кондуктор.
Состав заскользил, тормозя.
Лапшин поднялся и пошел к выходу.
Лапшин стоял у деревянного павильончика, глядя вслед знаменитому паровому трамваю.
Потом пошел по протоптанной дорожке.
Вышел к дачному поселку.
Шел мимо когда-то нарядных домиков.