Миндаль (Неджма) - страница 3

Может быть, именно этот зуав Сафи и подтолкнул меня к писательству. Я пишу, чтобы поверить, гнев рассудком. Чтобы распутать клубок. Чтобы еще раз прожить свою жизнь и насладиться ею вторично, а не фантазировать о другой жизни. Я начала записывать кое-что в школьной тетрадке. Названия улиц, названия городов. Воспоминания. Забытые рецепты.

Однажды я написала: «Ключ к женскому удовольствию везде: соски, застывшие от желания, горячие и требовательные. Им нужны слюна и ласка. Надо покусывать их и ласкать. Груди, которые только и хотят, чтобы брызнуло молоко. Они жаждут, чтобы их посасывали, трогали, стискивали, прижимая друг к другу, и опять освобождали. Их своенравие не знает границ. Как и их волшебство. Сосредоточиваясь на удовольствии, они тают во рту, ускользают, твердеют… Они хотят секса. Как только они понимают, что дело на мази, их фантазия не знает границ. Они теснят члены, ложащиеся между ними, и, обретя уверенность в себе, смелеют. Соски мнят себя клитором, а иногда и фаллосом. Они вторгаются в заповедный уголок стыдливого ануса, врываются в дырку, которая, намереваясь втянуть в себя предмет вожделения, раскрывается всему, что появляется рядом: соску ли, пальцу, а может, и хорошо смазанному елдаку. Ключ находится там, где его надо искать. Где никому и в голову не приходит искать его: шея, мочка уха, закоулки волосатой подмышки, щель между ягодицами, пальцы ног, которые надо попробовать на вкус, чтобы узнать, что значит любовь, внутренняя сторона бедер… Все в теле способно на безумство. На наслаждение. Все стонет и сочится для того, кто умеет раздразнить. Умеет пить. Есть. И давать».

Я покраснела от того, что написала, а потом нашла это вполне справедливым. Что мешает мне продолжать? Куры квохчут во дворе, коровы мычат и дают густое молоко, кролики совокупляются и каждый месяц приносят крольчат. Жизнь идет своим чередом. Я тоже. Чего мне стыдиться?

«Эй ты, арабка», — говорил Дрисс. Да, арабка, на три четверти берберка, которой нассать на голову тем, кто считает, что она только и годится на то, чтобы выносить ночные горшки. Я тоже смотрю телевизор и могла бы, если бы мне достаточно рано рассказали о квантовой физике, стать еще одним Стивеном Хокингом. Или давать концерты в Кельне, как Кейт Джаррет — мое новое открытие. Я даже могла бы писать картины и выставляться в нью-йоркском музее Метрополитен. Я ведь тоже звездная пыль.

«Ты, арабка». Конечно, я арабка, Дрисс. Кто лучше арабки мог принять тебя в свое лоно? Кто мыл тебе ноги, кормил тебя, штопал бурнусы и рожал детей? Кто дожидался твоего возвращения после полуночи, когда ты полон дешевого вина и сомнительных анекдотов? Кто терпел твои торопливые наскоки и ранние эякуляции? Кто следил за тем, чтобы твоих сыновей не трахнули в задницу, а твоим дочерям не сделали ребенка в темном переулке или заброшенной каменоломне? Кто молчал? Кто делал так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы? Кто лавировал? Кто двенадцать месяцев подряд носил траур по тебе? А кто отрекся от меня? Кто женился на мне и развелся только для того, чтобы защитить свою гордыню и обстряпать делишки с наследством? Кто колотил меня после каждой проигранной войны? Кто насиловал меня? Кто пытался перерезать мне горло? Кто, кроме меня, арабки, сыт по горло исламом, который ты исказил? Кто, как не я, арабка, знает, что ты в дерьме по горло, но так и надо твоему рылу, оказавшемуся в пушку? Так почему бы мне не поговорить о любви, о душе и сладострастии, хотя бы для того, чтобы дать ответ твоим несправедливо забытым предкам?