Спустя некоторое время он стал критиковать меня в присутствии придворных дам, что мне совсем уже не нравилось. Он мог зайти, когда я занималась туалетом, и неодобрительно отозваться о моих искусно сделанных платьях. Если мне на лицо наносили румяна, он смотрел на меня с циничным удивлением. Я могла бы заявить, что румяниться так же необходимо, как носить придворные платья. Даже Кампан, когда она впервые попала ко двору в качестве скромной чтицы, была вынуждена заниматься косметикой.
Он посмотрел на одну из моих придворных дам, которая была сильно нарумянена, и заявил:
— Немножко больше. Немножко больше. Нанесите побольше, как это нравится мадам.
Я была так раздражена, что решила попросить брата избавить меня от его критики в присутствии придворных. Когда мы одни, то я не возражаю против его замечаний, но, конечно, не подобает королеве Франции выслушивать выговоры в присутствии подданных, как будто она ребенок. Что может нанести больший ущерб ее престижу, чем это?
До крайности возмущенная, я сидела перед зеркалом, пока монсеньер Леонар причесывал меня.
— Ах, мадам, — сказал он, — у нас будет такая прическа, что она должна понравиться самому императору.
Я в зеркало улыбнулась Леонару, который продолжал демонстрировать свое мастерство, как вдруг с обычной бесцеремонностью вошел Иосиф.
— А, брат, тебе нравится этот стиль? — спросила я.
— Да, — ответил он скучным голосом.
— Это звучит не слишком похвально. Ты думаешь, это мне не идет к лицу?
— Ты хочешь, чтобы я сказал откровенно?
— А ты разве говоришь неоткровенно?
— Хорошо. Я думаю, что эта прическа слишком нежная, чтобы выдержать корону.
Монсеньер Леонар посмотрел так, как если бы мой брат был виновен в самом ужасном преступлении. Мои придворные и друзья были шокированы, что мой брат говорит со мной подобным тоном в их присутствии, поскольку речь шла как-никак о королеве Франции. Когда я возразила, он ответил:
— Я откровенный человек. Я не могу кривить душой и говорю то, что думаю.
Мерси чувствовал себя немного неловко из-за поведения Иосифа. Я представила себе, как Кауниц давал советы брату, как вести себя со мной, а братец, конечно, не мог принять совет ни от кого. Иосиф забыл, что прошло семь лет с тех пор, как я покинула Австрию, он все еще представлял меня глупенькой маленькой девочкой, его младшей сестренкой.
Иосиф сам рассказал мне, что Кауниц подготовил письменный документ с инструкциями, которые он должен был передать мне.
— Но я не нуждаюсь в документах, — сказал брат. — Я приехал сюда, чтобы повидаться и побеседовать с тобой. И я теперь располагаю сведениями из первых рук о том, что происходит.