Стоя в окружении кардиналов, он испытывал чувство удовлетворения. Он получал удовольствие от всех церемоний, празднеств, которые постоянно видел в своей жизни; он любил жизнь; она могла предложить ему все, к чему он стремился и чего хотел, он был одним из малочисленных представителей рода человеческого, чьи желания мгновенно сбывались. Он был счастливым человеком, но никогда еще не чувствовал себя счастливее, чем в этот момент.
Она приближалась — прекрасная, черноволосая и такая смелая; глаза были опущены, но ей не удавалось скрыть свою смелость. У нее был высокомерный вид женщины, сознающей, что она желанна; она обладала очарованием, свойственным представительницам слабого пола, и сразу пленила Александра.
Он чувствовал себя крайне возбужденным, когда они вместе с маленьким Гоффредо опустились перед ним на колени и поцеловали ему руку. После чего она отступила назад, и все остальные оказались впереди — ее женщины прекрасно выглядели и были вполне достойны находиться у нее в услужении, подумал Александр. Он внимательно оглядел их и еще раз пережил радость оттого, что теперь они с ним.
Они заняли свои места — Гоффредо встал рядом с Чезаре, который задумчиво разглядывал жену брата; на ступенях папского трона, преклонив колени, на двух красных бархатных подушечках стояли Лукреция и Санчия.
Какой счастливый момент, подумал Александр; ему хотелось скорее покончить с торжественной церемонией, чтобы он мог поговорить со своей невесткой, заставить ее рассмеяться, дать ей понять, что хоть он ее свекор и глава церкви, он тем не менее остается веселым мужчиной и умеет любезно обходиться с дамами.
Один из кардиналов, наблюдавший за папой, повернулся к соседу и заметил:
— Брат и отец — оба неравнодушны к жене Гоффредо.
— Все неравнодушны к жене Гоффредо.
— Запомни мои слова: мадонна Санчия посеет в Ватикане вражду, — последовал ответ.
Санчия появилась в комнате Лукреции вместе со своими тремя служанками. Был троицын день, прошли два дня с момента возвращения Гоффредо в Рим. Лукреция одевалась на службу в собор Святого Петра.
Девушка немного испугалась вторжения. Санчия начинала с пренебрежения к этикету, и Лукреция поняла, что та решила вести себя здесь, в Риме, так, словно находится при неаполитанском дворе, где не обращали внимания на правила поведения.
На Санчии было черное платье, но она не производила впечатления скромницы — в ее ярко-голубых глазах светился почти цинизм, думала Лукреция; казалось, что она вынашивает какие-то планы, тайные и еще смутные.
— Как чувствует себя моя дорогая сестра сегодня? — поинтересовалась Санчия. — Готова к церемонии? Говорят, мы услышим испанского прелата. — Она состроила гримасу. — Испанские прелаты бывают чересчур набожны и поэтому читают слишком длинные проповеди.