Всю жизнь и по сей день Фрося отличалась крайней щепетильностью. Никогда не забывала вернуть рубль или даже яйцо, взятое в долг. Отнекиваться и изображать забывчивость в этих ситуациях не имело смысла, ибо на такое старушка тяжело и надолго обижалась.
Фрося – эстетка и оптимистка по характеру (хотя ни одного из этих слов она, разумеется, не знает и не употребляет). О том плохом, уродливом и жестоком, что ей, несомненно, в избытке довелось видеть за свою долгую жизнь, она никогда не вспоминает и не рассказывает. Зато доступные ей теперь краски жизни использует по полной программе. У нее есть неспешный вкус к вещам. Когда она пьет кофе, то стелит салфетку. Чтобы купить нужный ей вид глазированного сырка (шоколадный с медом и изюмом), может пройти три квартала, несмотря на больные ноги.
Что касается внешности, то Фрося – невысокая, худая, с черными, абсолютно не выцветшими глазами и желто-голубоватыми седыми волосами, которые она стрижет кружком, с челкой, по моде тридцатых годов. Всегда носит под мышкой большой, не складной зонт с розами, при необходимости опирается на него, как на палку. Когда она идет по улице, многие из умеющих видеть задерживают на ней взгляд.
Однажды я зашла к ней в комнату и увидела, как Фрося, изумительно для своих лет изогнувшись, разложив на тумбочке разные щипчики, пилочки и пузырек с дешевым лаком, делает себе педикюр. Разумеется, я ничего не спросила, но старушка сама нашла нужным объяснить.
– Понимаешь, Анджа, мне уже помирать скоро, – невозмутимо заметила она. – А там, в морге-то, я видела сколько раз, все босые лежат. И с бирочками. Ногами вперед. Ну, не хочется, чтобы людям неприятно смотреть было. Ведь если ноги неухоженные, да еще и старые, сама понимаешь…
Я не нашлась, что на это сказать. А кто бы на моем месте нашелся?
* * *
Двадцать с лишним лет назад разорвавшаяся на перевале Саланг бомба повредила позвоночник второму моему соседу – Семену Крылову. Как раз накануне этого печального события Семену исполнился двадцать один год. После взрыва из подразделения в живых осталось двое. Выживший и почти не пострадавший друг-однополчанин три километра тащил Семена на себе. Однополчанина убило наповал уже в видимости нашего блокпоста. Потерявшего сознание Семена подобрали и вывезли на родину. В Ленинграде у него оставалась молодая жена, работница фабрики «Возрождение», сидевшая у его постели после трех операций, которые Семену сделали в Институте травматологии и ортопедии, и стоявшая после работы в очереди за апельсинами, чтобы он мог поесть витаминов. Хирурги того времени совершили все, что могли, но поставить Семена на ноги так и не сумели. Отныне он был обречен передвигаться на костылях, волоча обе ноги, или уж в инвалидной коляске.