У него хватило времени, чтобы вырвать Никотею из седла, но повернуть коня обратно возможности уже не было. Десятки мечей и копий обрушились на страшного в ярости ромея, ища его гибели. Он не чувствовал ран, рычал и рубил, желая только одного в этот миг — крушить и убивать. Впервые за последние месяцы он дал полную свободу закипавшим в нем чувствам и сейчас был почти счастлив.
Ощутив, как вдруг ослабла рука топотирита палатинов, прижимающая ее к себе, Никотея дернулась, нелепо по-лягушачьи шлепнулась на дорогу и тут же перекатилась, чтобы не попасть по лошадиные копыта. «Господи, какой ужас!» — шептала она, осознавая, что по лицу ее течет что-то липкое.
Никотея ползком, рывками между конских ног добралась до ближайших кустов, пытаясь среди общего кошмара понять, ранена ли она сама. Боли не было. Оказавшись среди кустов, севаста остановилась, приподнялась на четвереньки, пытаясь отдышаться и перевести дух. «Какой ужас!» — повторила она. И в тот же миг чья-то рука мягко, но без излишних сантиментов закрыла ей рот.
— Тихо! — на довольно сносной латыни прошептал ей кто-то на ухо. — Не вздумайте верещать! Это зрелище не для ваших глаз, а очень скоро оно станет еще более душераздирающим. Слышите грохот копыт? Это рутены. Вам надо уходить. И если у вас хорошая память, госпожа, то я согласен вам в этом помочь.
Никотея молча кивнула и, не говоря ни слова, устремилась за незнакомцем.
— Получай! Получай! Смерть вам! — ревел Михаил Аргир, с невольным удивлением осознавая, что удары становятся все медленней и тело отчего-то перестает слушаться. Очередной раз повернувшись, он увидел всадника, направившего копье ему в грудь, во весь опор мчащего навстречу скорой гибели. — Ага! — прохрипел топотирит палатинов, очень явственно представляя, как его меч отбивает в сторону древко копья и вонзается аккурат в горло нечестивцу.
Он направил коня навстречу… Лунный отблеск, пробившись сквозь листву, осветил щит его противника. «Вепрь!» — вдруг неожиданно для себя отметил Аргир. На алом щите англичанина был нарисован серебряный вепрь с золотыми клыками.
— Вепрь! — выдохнул ромей, с ужасом чувствуя, как долго-долго тянется его рука с мечом к вражескому древку, как она не успевает, и длинное острие вонзается в грудь, выбивая мертвое тело из седла.
Ему не дано было увидеть, как смыкается кольцо вокруг останков истрепанного отряда принца Стефана, как гибнут те из его воинов, которые не успели или же не пожелали бросить оружие, как склоняются над ним ненавистные ему русы, и, утирая пот со лба, один из них, силясь поднять окровавленное, десятки раз израненное огромное тело, с уважением говорит другому: «Экий хоробрый воин-то был Михайло Китежанин. Земля ему пухом».