– Так рано? Ужас!
– Потом здесь, в общежитии Университета Патриса Лумумбы, запрещали выключать радио на ночь, чтобы мы просыпались от курантов и гимна Советского Союза. Это было гораздо хуже, чем намаз... – говорит Шумит. – В моей школе один вход был на нашу часть, другой – на мусульманскую. Когда затеяли строительство большого учебного корпуса, вход с нашей стороны закрыли. Пришлось проломить отверстие в стене и ходить в школу через мусульманский мир.
– И как там было?
– Там было грязно и многолюдно. Мама волновалась, и вообще мирные индуисты боялись мусульманских хулиганов...
– А дальше?
– Потом пришло коммунистическое правительство, и стену вообще снесли. Мы стали жить вместе, и индуисты оказались в проходном дворе и в центре разборок мусульманских группировок. Жизнь квартала вмиг стала криминогенной, нам пришлось переехать...
– Но ведь коммунистическими партиями командовали твои дяди. Почему они так сделали?
– Индуистским анклавом решили пожертвовать ради светскости государства. Дяди ни при чем – есть вопросы принципа. В то время лидер политбюро правящей компартии снимал – именно снимал – жилье в двух шагах от этой стены и первый пострадал от ее уничтожения. Но он пошел на это ради принципа. Наши коммунисты очень отличаются от ваших...
У Шумита куча дядь и теть. Большинство из них – гордость Индии. В разговоре он пользуется их именами так, словно я родилась в Калькутте и прожила в ней все свои 49 лет. В Москве он ощущает себя представителем клана и общается с миром от лица этого клана.
– Для нас клан – это своего рода полиция нравов. Перед этими людьми ты подсознательно держишь ответ за все свои поступки, – объясняет Шумит. – В Индии для большинства людей, а тем более для представителей интеллигенции, культура блатного мира не может соседствовать с обычным миром. Я был потрясен этим в России... И это при том, что мои тетя и дядя сидели в тюрьме за борьбу против колонизаторов.
Пока я не могу ни выговорить, ни запомнить ни одного индийского имени из его семейного пантеона, кроме покойной тети, национальной героини Калпаны Датта. И то потому, что Шумит уверяет, что внешне я на нее похожа. На юношеской фотке, обнаруженной в Интернете, тетя оказалась красавицей. Как я могла после этого не выучить ее имя?
– У нас две компартии. Коммунистическая партия Индии – ее основал дядя Пуран Чанд Джоши, муж Калпаны Датта. И есть вторая Коммунистическая партия Индии – Марксистская. В ней шестьдесят лет работает другой мой дядя, Субодх Рой, которому сейчас девяносто. Эта партия очень сильна на региональном уровне, – терпеливо объясняет Шумит. – Субодх Рой – это как раз тот дядя, который в 13 лет сбежал из дому бороться с англичанами, украв пистолет отца. Ты похожа на него по характеру!