– А если бы и сказал, то что? – упрямо продолжала старушенция, будто и не слышала слов Сандульского. – За спасибо ничего не купишь. – Дора Абрамовна, мы ведь уже договорились!
– Ах, договогы, договогы!.. Кто на них смотгит? Бедную Дору всегда обманывали. Мы сейчас сгеди здесь, а договог был сгеди там… Она показала куда-то за свою спину; наверное на дверь.
– Дора Абрамовна!!!
– Все, ухожу, ухожу…
Подождав, пока смотрительница скроется за дверью, Сандульский с облегчением сказал: – Садись… И сам плюхнулся на старый скрипучий стул, подняв при этом клубы пыли. – Хорошее местечко, – сказал Жорж с удовлетворением.
Я осторожно последовал его примеру, хотя на мне и были далеко не новые джинсы.
– Главное – абсолютно стерильное. Пыль веков, естественно, не в счет, – поддержал я Сандульского с иронией. – Извини, у себя я не мог. Опасно…
Сандульский выглядел затравленным.
– Ты решил завербовать меня в Моссад? Валяй. Только учти – дешево родину я не продам.
– Перестань! Мне не до шуток.
– Так бы сразу и сказал. Что у тебя стряслось?
Сандульский ответиил едва не шепотом, будто и впрямь нас кто-то мог подслушать:
– Приходил Сторожук…
– Один?
– Да.
– Интересно… Между прочим, я тебя предупреждал. И что ты мне ответил?
Сандульский огрызнулся:
– Я бы и сейчас послал тебя подальше! Но, если честно, иного выхода у меня просто нет.
– Хвалю за откровенность. Ты всегда был нестандартным евреем. Даже в школе.
Он подозрительно посмотрел на меня, подумал и осторожно спросил:
– Ты имеешь в виду драки?
– В точку. Ты был хулиганом, Жорж. – Между прочим, ты тоже не был пай-мальчиком. – Верно. По мне уже тогда милиция плакала.
– А дрался я потому, что никому не давал списывать домашние задания и контрольные. Ты это знаешь.
– И получал…
– Ну и что? Я отстаивал свои принципы.
Сандульский изобразил сплошную честность, но это ему плохо удалось. Наверное, аудитория была чересчур малочисленной, чтобы он мог до конца раскрыть свои артистические способности.
– И где они теперь, твои принципы?
– До чего я ненавижу твою гнилую ментовскую натуру!
Сандульский взвился, будто ткнули шилом в его жирную задницу.
– Врежь мне по морде. Или слабо?
– Сучий потрох… – выругался Сандульский. – Думаешь, испугаюсь?
– Наверное, нет. Ладно, воспоминаний достаточно. У меня работы по горло. Рассказывай дальше.
Сандульский остыл, немного помедлил, собираясь с мыслями, а затем сказал:
– Он требует, чтобы я продал ресторан.
– Даже так? И кому?
– Свояченице.
– Это значит – лично ему.
Сандульский тяжело вздохнул.
– Дураку ясно, – сказал он тоскливо.
– Так продай – и дело с концом.