Леди Женевьева попыталась обнять его, но он, твердо сжав ее запястья, высвободился, опустив ее руки.
— Нам не о чем больше говорить! — заключил он, направляясь к дверям.
Забыв обо всем, она бросилась за ним.
— Пожалуйста, Озри, прошу тебя, выслушай меня! Я все объясню! Я расскажу тебе, почему так поступила, почему сказала такое… Ты поймешь. Пожалуйста, постарайся понять!..
— Я все прекрасно понял! — жестко ответил граф. Открыв дверь, он вышел из комнаты и, не оглядываясь, стал спускаться по лестнице.
— Озри, останься, не уходи, не покидай меня! Давай обо всем поговорим… пожалуйста!.. — кричала ему вслед леди Женевьева, перегнувшись через перила. Она в последний раз пронзительно вскрикнула, увидев, как лакей подает графу его шляпу и трость и распахивает перед ним двери.
Так и не обернувшись, он надел цилиндр и вышел на улицу.
Леди Женевьева стояла неподвижно, глядя, как захлопнулась за ним дверь.
На этот раз с губ ее не сорвалось даже проклятий; у нее не было слов, чтобы выразить бушевавшие в ней чувства.
Вернувшись домой, граф почувствовал наконец, что он снова свободен; ему казалось, что он сбросил с себя какое-то тяжкое бремя; никогда еще, порывая очередную affaire de coeur7, он не испытывал такого облегчения.
Всегда трудно произнести слова прощания, одним ударом разрубить узы, еще недавно казавшиеся столь крепкими; это гораздо труднее, чем оборвать отношения, которые иссякли сами собой, когда оба партнера, казалось бы, так страстно привязанные друг к другу, не чувствуют больше ничего, кроме скуки.
Граф не отличался сентиментальностью и мог быть безжалостен и тверд, когда дело доходило до разрыва. Больше всего при этом он не любил этих бесконечных женских обвинений, нудных упреков, без которых редко обходилась хоть одна сцена расставания.
Он почувствовал теперь, что начал уставать от леди Женевьевы еще раньше, чем она вызвала его ярость и отвращение своей попыткой завлечь его в ловушку и подвести под венец.
Да, она умела разжечь в нем желание, это правда; однако всякий раз, когда огонь этот гас, в душе графа оставалось чувство разочарования и неудовлетворенности Теперь он снова вынужден был признать, что красота — это еще не все.
Трудно было представить себе женщину красивее, чем леди Женевьева, однако за красотой этой крылось что-то отталкивающее, и в последнее время граф стал все яснее ощущать это. К тому же жадность ее, без сомнения, была безмерной, и насытить ее было гораздо труднее, чем удовлетворить запросы какой-либо другой женщины из ее предшественниц.
Во всяком случае, он чувствовал, что расплатился за все, и тот более чем щедрый чек, который он оставил на каминной полке, поможет ей пережить его уход безболезненно, прежде чем найдется новый поклонник, готовый оплачивать ее счета.