Хрясь!
— А-а-а!
«Едрит твою, я же ему вторую руку сломал. А нога-то, Уй, блин!»
В горницу ввалились какие-то бабы, Петька блажил дурным голосом, но Мишку все это уже не интересовало. Он держался обеими руками за ногу и скрипел зубами от боли, чувствуя, как постепенно намокает кровью штанина.
* * *
— Так… Что скажешь?
Дед сидел за столом, барабаня пальцами по столешнице, Мишка — в углу на лавке, привалившись спиной к стене и вытянув вдоль лавки свежеперевязанную ногу.
— Я тебе велел: уймись. А ты что? Вторую руку брату сломал! Ты что, и правда бешеный?
— Холопа Роськи больше нет, есть вольный человек Василий. — Мишка не чувствовал за собой никакой вины и не собирался каяться. — Воля ему в церкви объявлена. Того, кто назовет его рабом, Василий вправе убить, и виры с него за это не будет. Я Петьку предупредил, он не внял, нагрубил и приказу не подчинился. На нем три вины и пусть радуется, что только рукой поплатился.
— Так… Кхе…
Дед снова забарабанил пальцами по столешнице.
— И что дальше? — Дед не выглядел рассерженным, скорее хотел что-то выяснить для себя. — Как ты с ним теперь будешь?
— Если не повинится, отлуплю еще раз. Подожду, пока с рук лубки снимут и отлуплю.
В приоткрывшуюся дверь просунулась голова Роськи.
— Господин сот…
— Пошел вон! — Беззлобно шуганул его дед.
Дверь захлопнулась.
— А если и тогда не повинится? — Снова обратился Корней к внуку.
— Еще отлуплю. И так до тех пор, пока либо толку добьюсь, либо Никифор приедет. Отправим Петьку домой, упертые бараны к учебе непригодны.
— Значит, крестник дороже брата?
— Не в этом дело, деда. Я — старшина Младшей стражи, Петр — десятник, мой починенный. Он проявил неповиновение в присутствии других ратников Младшей стражи и должен был быть наказан.
Дверь снова открылась, в горницу вошла мать.
— Батюшка…
— Уйди, Анюта, разговор у нас.
— Батюшка, ну подрались мальчишки, не серчай…
— Анька! Христом Богом прошу: уйди! Не доводи до греха.
Мать немного потопталась, хотела что-то сказать, передумала и вышла.
— Ты хоть понимаешь, что это на всю жизнь?
— Что, деда?
— Роська. Преданнее, чем он, у тебя пса теперь не будет, но и тебе от него уже не избавиться. Ты давеча спрашивал: чего я с Данилой вожусь… лет пятнадцать назад я за него вот так же хлестался, как ты за Роську. Не спрашивай: «Почему?» — тебе этого знать не надо. Теперь он десятник без десятка и сам народ не соберет. Придется мне.
— Понимаю, деда. Знаешь, был у франков такой человек Антуан де Сент-Экзюпери. Философ и воин, погиб на войне. Так вот он в одной своей книге написал: «Мы в ответе за тех, кого приручили».