– Ты позоришь нашу умершую мать!
Хью отчетливо слышал спор, и каждое долетевшее до него слово ранило его душу. Волна гнева захлестнула молодого человека, пальцы инстинктивно сжались в кулаки. Он ругал себя за то, что явился сюда.
Когда Хью подошел к двери, он уже задыхался от ненависти, кровь бешено стучала у него в висках.
Лакей просунул голову в дверь и неожиданно громким голосом объявил:
– Хью Локстон, милорд.
В комнате воцарилась тишина. Лорд Уильям Кенби первым пришел в себя.
– Так ты Хью Локстон? – сказал он. – Входи. Ты помнишь хоть немного моих сыновей, Гилберта и Уолтера?
Каждой клеточкой Хью ощущал враждебность молодых людей. Он вошел и церемонно поклонился. Он знал их достаточно хорошо, и, судя по словам, которые невольно услышал из коридора, со временем они не стали относиться к нему лучше. С некоторым чувством удовлетворения он отметил, что на полголовы выше любого из них.
Старший из братьев Кенби, Гилберт, был крепкого сложения и грозен с виду. С лицом, потемневшим от гнева, он не отрываясь смотрел на Хью. Не отличавшийся быстрым умом Уолтер, с рыжеватыми волосами и торчащим на тонкой шее кадыком, что-то бормотал себе под нос, изображая праведное возмущение.
– Мои сыновья прибыли сюда с Севера, чтобы присутствовать на собрании парламента, – заметил Кенби с кривой улыбкой и многозначительно посмотрел на Гилберта и Уолтера. – Сегодня они посетили меня, желая проверить, в своем ли я уме, коли решил признать тебя, после чего немедленно удалятся.
При этих словах Гилберт с угрожающим видом шагнул к отцу:
– Не делай этого, отец, предупреждаю тебя!
Уильям Кенби яростно набросился на старшего сына:
– Ты смеешь угрожать мне, тварь неблагодарная? Что бы ты имел, если бы не я? Был бы нищим!
– Неправда! – парировал Гилберт. – Все, чем ты владеешь, получено в приданое за нашей матерью!
– А если бы я тридцать лет не заботился о сохранности владений? Кто бы ими теперь распоряжался, ответь мне?
– Умоляю тебя, отец! – тонким голосом крикнул Уолтер; его жидкие рыжеватые усы дрожали от волнения. – Бог еще может простить тебя за грех, который ты совершил по отношению к нашей матери!
Тяжелое лицо Кенби побагровело.
– Убирайтесь! Вон, оба! Видеть вас не желаю!
Его сыновья ретировались, не преминув напоследок выкрикнуть очередные угрозы. Последнее слово осталось за Гилбертом, покинувшим комнату со словами:
– Ты отдаешь сынку шлюхи то, что принадлежит нам по праву рождения!
Выкрики разъяренных братьев продолжались до тех пор, пока Уильям Кенби с силой не захлопнул дверь. Но еще какое-то время – пока молодые люди шли по коридору к выходу – можно было слышать их негодующие голоса.