— Ой!.. Напугали до смерти. Что ж в темноте сидите?
— А где он у вас тут, выключатель?
— Да нету выключателей. Как входите, сюда надо ключ вставить. Вот сюда, видите?
Вошли, вставили, и свет зажегся. Ваш-то ключ где?
— В куртке. Вон куртка висит. В кармане там.
Она поискала. Свет на миг погас, вновь вспыхнул: вместо своего она вставила его пластиковый ключ. Засмеялась:
— Надо же… Это за границей придумали из экономии. А уходите, ключ вынули, и пожара без вас не будет. Я только постель расстелить на ночь. Думала, вас нет.
— Вода тут у вас имеется где-нибудь? — спросил Паша. — Или только из-под крана?
У него все горло зачерствело, все пересохло до нутра.
— А вот в баре.
Она открыла дверцу шкафа под телевизором, поставила на столик перед ним высокий стакан, хотела и бутылку пластиковую поставить, но глянула на него и, отвинтив пробку, сама налила в стакан шипящую, с газом, воду. Рука у нее была сдобная.
Паша выпил, перевел дух, еще налил.
В золотистом свете торшеров она двигалась бесшумно. Сложила атласное покрывало, взбила подушки, отвернула белый уголок одеяла. Когда шла к дверям, он взял ее за руку, голую по локоть:
— Останься.
Она улыбнулась и от улыбки, от одной улыбки своей помолодела лет на десять:
— Вон вам конфетка на ночь положена. Шоколадная. На тумбочке лежит.
— Останься, — тупо повторил Паша.
— Спи.
— Придешь?
Не ответила. Он так и заснул при свете. Он спал на спине, не слышал, как она вошла, а она стояла и смотрела на него. И он почувствовал ее взгляд, вздрогнув, проснулся.
— Что ж ты, сам звал, а сам спишь?
— Ой, срам какой жуткий! Прости.
Он потянулся к ней.
— Свет погаси. Весь свет. Ладно, я сама.
И шепнула под одеялом:
— Мне долго нельзя. Меня могут хватиться.
Она гладила его лицо над собой, гладила его затылок, плечи, все сильней прижимала к себе:
— Жалкий мой…
И целовала его глаза, чтоб не смотрел.
— Чего ж это я жалкий? — спросил Паша, еще не отдышавшись, но уже закуривая. Он понял ее слова по-своему, потому не лег рядом с ней, а сел на край кровати.
— А ты маму свою спроси, легко ей было отправлять тебя, такого молоденького? Я своего сына ни за что не отдам.
— Ин-те-рес-но!..
Но от души у него отлегло.
Снежный звездный свет светил им сквозь шторы, и он видел рядом с собой на подушке большое лицо не знакомой ему женщины.
— Интересно, как же это ты его не отдашь?
— Не отдам, и все.
— Тебя и спрашивать не станут. Заберут — и будь здоров, Иван Петров.
— А вот пусть что хотят со мной делают, а я не отдам.
— Чем же это он лучше всех остальных?
— Для меня — самый лучший. Я его одна всю жизнь растила, кто о нем вспомнил хоть раз, а подрос, да чтоб его забрали у меня…