Профессор рассмеялся.
– Кстати, о крысах, – сказал он и потянулся к телефону. – Что-то Витек и Жора не звонят.
Он набрал номер. Охранники не ответили.
– Что такое? – не понял профессор. – Они уже должны были вернуться. В пищеблоке обнаружили крыс-мутантов, вы слышали?
– Нет, – покачала головой Марина Яковлевна, радуясь, что внимание директора сместилось с нее на другие объекты.
Профессор нахмурился и встал. Стоявшая за дверью пара охранников, оставшихся после ухода двух амбалов, вытянулась, как на параде.
В этот момент на столе зазвонил телефон. Это была секретарша.
– Валентин Эмильевич, – раздался в трубке визг Сонечки, – они мертвы! Их тела видел Виктор Коршунов! Он у вас в приемной!
Директор медленно опустил трубку.
– Мои охранники мертвы, – сказал он инспекторше. Его злобное старческое лицо покрылось голубоватой бледностью.
Третий глаз Марины Яковлевны, всегда откровенно выражавший эмоции своей хозяйки, злорадно подмигнул.
Лариса копала, старательно засовывая пряжку между кирпичами. Тяжелый прямоугольный камень потихоньку начинал двигаться. Мозго-едов все прибывало. Они бегали по рукам Лары, щекотали ее кожу своими лапками, а иногда сжимали твердые челюсти, прокусывая руки девушки до крови.
– Противные твари, – вздыхала Ильина, продолжая упорно выковыривать известку. Кирпич шатался все сильнее. Лариса приложила к стене ухо. Вода продолжала шуметь.
«Если мне удастся пустить воду в камеру, то есть шансы, что она затопит все подземные этажи, – мстительно подумала девушка, – да, мы с Евой погибнем, но это из серии „последней гранаты“. Тем более если мозгоеды повредили голову Ершовой, то лучше бы ей утонуть, чем потом так жить, ментальным уродом. Все равно уже ничего не исправишь, мозг не вырастет вновь».
Она принялась рыть с утроенной энергией. Муравьи продолжали кусать ее руки. Один особо наглый мозгоед пробежал по спине Ларисы, добежал до шеи, но выше не полез.
«Волосы высыхают, – подумала девушка, – и запах выветривается».
Было очень важно завершить работу до того, как запах пепси, ментола и табака станет насколько слабым, что уже не сможет сдерживать насекомых.
Руки с тонкими пальцами, поцарапанными о камни, искусанные мозгоедами, болели все сильнее.
– Ничего, я потерплю, – прошептала Лариса.
Она вспомнила о Маргарите Утюговой, добровольно позволившей лишить себя всего самого главного в жизни, и улыбнулась.
– Прямо-таки история о проданном смехе, – пробормотала она. – Неужели Рита не раскаивается? Или уже ничего не возможно исправить? Или она не хочет ничего исправлять?
Стальная пряжка от ремня звякнула по камню. Кирпич поддался.