— Ты не поедешь! Об этом не может быть и речи! — кричала Исобель Соумс. — Я категорически запрещаю!
Джемма не забудет эти слова до конца своих дней. То, что за ними последовало, разрушило весь ее мир. Еще одно потрясение, второе за прошедшие несколько месяцев. Двадцать шестой год ее жизни, похоже, станет для нее роковым.
Даже сейчас, невидящим взором уставившись в окно отеля «Тропикана» в центре раскаленного Каракаса, она не могла решить, что оказалось тяжелее: потерять Фелипе, своего единственного любимого, или же узнать, что человек, которого она всю жизнь звала «папочкой», вовсе не был ее отцом!
— Мама, — для проформы возражала Джемма, — все уже решено, билеты на руках. Я приняла этот заказ и намерена его выполнить…
— Будут и другие заказы! Ты талантливый художник и вправе сама выбирать себе клиентов. Я не хочу, чтобы ты ехала в Венесуэлу!
Это был обычный еженедельный визит Джеммы к матери, в их домик в Суррее. Здесь ее всегда ждали теплый прием и свеженькие сплетни из мира искусства. Всегда, но только не в этот раз.
Известие о том, что Джемму пригласили написать портрет одного из венесуэльских нефтяных магнатов, вовсе не наполнило, как ожидалось, восторгом сердце ее матери. Совсем наоборот — Исобель сначала окаменела от ужаса, а затем последовал взрыв ярости.
Джемма, потрясенная не меньше матери, не сводила с нее изумленных глаз, пока та мерила шагами гостиную. До сих пор мама никогда не вставала на ее пути. Напротив, она была счастлива, что дочь унаследовала ее талант художника. Правда, их деятельность, если выразиться высоким слогом, касалась разных сфер искусства. Исобель последние два десятилетия прочно занимала первое место среди дизайнеров интерьера, в то время как Джемма нашла свое призвание в портретной живописи. Люди интересовали ее куда больше, чем те безделушки, которыми они себя окружали. Но никогда прежде это не вызывало никаких возражений со стороны матери.
— Ведь Южная Америка для меня как бы другая планета… — начала было Джемма.
— Дело не в Южной Америке! — оборвала ее Исобель, обхватив себя за плечи с такой силой, что ярко накрашенные ногти впились в тело под тонким шелком блузки. В следующее мгновение она как-то вся обмякла и, когда повернулась к Джемме, выглядела странно постаревшей. Нет, она была по-прежнему хороша, изысканна, с классически точеными чертами лица, неподвластными времени. Темные волосы, слегка подкрашенные, чтобы скрыть серебро на висках, собраны на затылке в тугой шелковистый пучок. Глаза — вот что внезапно выдало ее возраст, подумала Джемма. Всегда такие лучистые, такие бездонно-карие, как и у дочери, сейчас они были затуманены болью. — Дело не в стране, Джемма, дорогая, дело в самом человеке, — вырвался у нее хриплый стон.
