Москва!
— Какая замечательная женщина! — пробормотал я, возвращаясь в свою комнату. Меня обступил покой моего холостого одиночества, которому я принес столько жертв в жизни, и, сев в раздумье за свой письменный стол, я предался воспоминаниям.
С Марусей я познакомился в восемнадцатом году, но особенно близко узнал ее только в тысяча девятьсот двадцатом, когда полк наш был переброшен из Сибири на польский фронт. В восемнадцатом году гражданская война проходила как бы на колесах, это была эшелонная война. Вагоны красногвардейских эшелонов были битком набиты, кроме бойцов, еще их женами и семьями, — «цыганщиной», — как шутя называли мы, штабные. Я был начальником штаба красногвардейского отряда и не раз официально протестовал против этого ненормального положения, но ничего поделать не мог.
— Легко тебе говорить, — возражали мне. — Ты — принципиальный бобыль.
Да, таким я был, действительно, уже и тогда.
В середине восемнадцатого года чехословаки оттеснили нас от железнодорожной магистрали, и остатки наших разбитых частей нашли себе убежище в гостеприимном отряде дедушки Каландаришвили. Вместе с ним мы партизанили все двадцать месяцев господства белых в Сибири.
Андраш Сабо и его молодая жена были в том же отряде. В тайге, среди сопок, среди невзгод партизанской войны, считалось в порядке вещей, что жена сопровождает своего мужа в боевых походах. Маруся в ту пору была совсем еще молоденькой девочкой, по уши влюбленной в своего Андраша, ради которого бросила отцовский дом, иркутскую гимназию и маленькую железнодорожную станцию между Красноярском и Нижнеудинском, где ее отец был начальником. Судьба столкнула ее с красногвардейским артиллерийским командиром Андрашом Сабо. Это была большая романтическая любовь русской гимназистки и черноглазого военнопленного — венгерца, красногвардейца.
В марте тысяча девятьсот двадцатого года я получил приказ сформировать из своего Интернационального партизанского отряда кавалерийский полк.
Апдраш Сабо был отменным артиллеристом. Полуторагодичная фронтовая служба, мое двухлетнее совместное пребывание с ним в плену и последние два года революционных скитаний спаяли нас крепкой дружбой. И вдруг между ними встала Маруся.
Товарищ Сабо дал свое принципиальное согласие на вступление в полк в качестве командира артиллерии, но с условием, что его жене будет разрешено сопровождать его всюду, куда ни последует полк.
— Как — «цыганщина»? Вы думаете, что это вам восемнадцатый год? — набросился я с возмущением на своего товарища и друга.
Андраш спокойно выдержал бурю моих упреков и, устремив на меня черные, неподвижные глаза, ждал, когда я успокоюсь. Потом он сказал: