— Сегодня же войдите к женам, — настаивала Вероника.
— О чем ты говоришь, лапонька, я не собираюсь изменять тебе!
— А я не хочу терять вас.
— Это ты серьезно? — Да, вы первый человек, которому я это говорю.
— Знай же, девочка, что и ты первая женщина на Ближнем Востоке, которую я по-настоящему полюбил.
— Я рада это слышать.
— Я тоже рад, и все-таки ты требуешь невозможного. Я не привык предавать тех, кто мне дорог.
— Умоляю вас, сделайте это. Не выполнить требование рава, означает погубить себя и меня.
— Но я люблю тебя, Вероника. И не хочу видеть рядом с собою никого кроме тебя.
— Умоляю вас, Ваше величество!
— И не проси, коснуться другой женщины для меня невыносимая мука.
Я уж столько раз касался других, любя ее, что даже не покраснел, утверждая это.
— Сделай это для меня, Шура! — неожиданно произнесла она, — я умру, если ты не сделаешь этого.
Не ослышался ли я? Она впервые назвала меня по имени.
— Конечно, конечно, родная, я всегда готов сделать все, о чем ты попросишь.
Я действительно готов был сделать для Вероники что угодно, даже Это, и поэтому дал команду премьеру:
— Подберите мне кандидатуру на ночь, я намерен приступить к своим обязанностям.
Премьер, однако, злорадно заметил, что одной кандидатурой тут, пожалуй, не отделаться и, кроме того, право выбора в данном случае не входит в его функции, подыскивать подруг я обязан сам.
— Через час они соберутся у бассейна, — сказал хомячок, — и вы сделаете свой выбор.
В указанное время огромная толпа юных жен действительно дожидалась меня у бассейна.
— Австралийский набор, — сказал хомяк, усаживая меня в кресло, — если желаете, я приглашу жен из Южной Африки.
— География в данном случае меня не интересует, — отвечал я, принимая из рук прислуги чашечку кофе и вафельное печенье.
В принципе я, конечно, был за общую между половыми партнерами ментальность и этническое происхождение, но меня уже разбирало любопытство и я сгорал от нетерпения узнать, чем это австралийки отличаются от наших русских баб.
— О’кей! — сказал хомяк и неожиданно рявкнул в микрофон, — Фельдфебель, подавай фрукты!
Приказ этот был отдан тягучим, густым басом, который я не слышал у него раньше.
Я просто не ожидал от этого неуклюжего толстяка с вечно сонным выражением лица такого беспрекословного командирского тона.
Несмотря на все мои тренировки, выработать у себя подобные интонации мне по-прежнему не удавалось. Нет, некоторых успехов я, в общем-то, добился, но случаев, когда скрипучий писк мой неожиданно срывался на жалкий фальцет, было неизмеримо больше. Это обстоятельство отравляло мне жизнь, и я не мог спокойно слышать низкие баритоны своих подчиненных.