Я встаю, чтобы поприветствовать его.
Он вытягивает из рук Берю свою визитную карточку, вытирает ее тыльной стороной руки от колбасных пятен и мокрых пальцев, вытиравших нос (у Берю — бронхит, он чихает и сморкается так, что стены “Пари-Детектив-Аженс” вечно будут помнить его) и протягивает ее мне.
Я читаю:
“Алексис Ляфонь, страховое общество, Тузанрикс 1037, авеню Опера, Париж I”.
— Очень приятно! Крайне польщен вашим визитом, — говорю я этой бальзаковской личности.
Он кланяется, снимает перчатки и протягивает мне четыре пальца, которые, кажется, хранились лет тридцать пять в формалине, и при пожатии напоминают пластик.
— Садитесь, прошу вас.
Берю тоже усаживается, хотя об этом не просили. “Папаша”, видимо, крайне удивлен развязностью моего помощника. Его изумление усиливается, когда толстая задница Берю, усаживаясь на стуле, давит мой портсигар, и на лице клиента отражается чуть ли не паника, когда “Его Величество” Берю принимается чихать и кашлять, не прикрывая, как это положено, рот рукой. Это напоминает извержение Везувия на Геркулавум и Помпею. Несчастный посетитель старается защититься собственным локтем.
— Я очень огорчен, — шамкает Глыба, вернее, Жирный Кабан, продолжая кашлять. — Не знаю, где подхватил эту мерзость. Моя мамаша всегда говорила, что насморк получаешь, когда промочишь ноги, но я приобрел это несчастье, когда жег тару на заднем дворе бара, в котором работал. Дым драл глотку, и нечем было дышать. Я доходил до изнеможения…
— Оставь нас одних! — наконец кричу я.
Он смотрит на меня невинным взором домашнего пса, которого гонят из гостиной за грязные лапы. Он выходит, испуская при этом короткий, но выразительный звук, которым выражает недоумение и негодование.
Господин Алексис Ляфонь бросает на меня вопросительный взгляд.
— Это крайне неотесанный тип, но исключительно полезный и успешно выполняющий сложные поручения, — объясняю я.
Несмотря на такую аттестацию, “папаша” бормочет:
— Я действительно имею дело с господином Сан-Антонио?
— Вне всякого сомнения, — подтверждаю я, — Могу предложить вам стаканчик виски, господин Ляфонь?
— Я пью только воду, — говорит мой посетитель.
“Как и все такие шляпаки”, — думаю я, а мой собеседник недоверчиво продолжает:
— И вы раньше работали в полиции, где проявили себя во многих громких делах?
— Я польщен тем, что вы помните об этом, — заверяю я его.
Он скрещивает ноги, в которых угадывается косолапость (вероятно, он пытался раньше ее выправить), кладет перчатки на колени и небрежно спрашивает.
— Могу ли я спросить, — если это не покажется вам неделикатным, — почему вы, господин Сан-Антонио, ушли из полиции?