– Ты не справедлив.
Роксана стояла в уборной своего отца, полностью одетая для выступления. Блестки и изумрудные бисерины на ее платье без бретелек сверкали от света и дрожали от негодования.
– Я доказала свои способности, – настаивала она.
– Ты доказала свою импульсивность, безрассудство и упрямство, – вдевая запонку в манжет своей сорочки, Макс увидел в зеркале ее разгневанное лицо. – И я повторяю, что не пойдешь на дело в Шоме. Мой выход через десять минут, юная леди, мне надо к нему подготовиться. У вас еще есть ко мне дела?
В это мгновение ее словно отбросили назад, в детство. Ее нижняя губа задрожала, и она плюхнулась в кресло.
– Папа, ну почему ты мне не доверяешь?
– Напротив, я тебе абсолютно доверяю. Но ты должна доверять мне, когда я говорю, что ты не готова.
– Но Мелвиллы…
– Это был риск, на который ты ни в коем случае не должна была идти, – он покачал головой и, подойдя к ней, взял ее за опущенный подбородок. Ему, как никому другому, было известно, что значит мечтать обо всех этих сверкающих игрушках, о том ощущении, которое охватывает тебя, когда ты крадешь их под покровом ночи. Как он мог подумать, что его дитя, человек его крови, может чем-либо отличаться от него? Похоже свернула она с пути истинного, подумал он. И все же отцовская гордость есть отцовская гордость.
– Ma belle, послушай, что я тебе скажу. Никогда в жизни не мути воду в своем пруду.
Роксана взметнула бровь.
– Не помню, папа, чтобы ты хоть раз вернул камешки. Захваченный врасплох, Макс провел языком по зубам.
– Да, – процедил он, – дареному брильянту в зубы не смотрят, если можно так выразиться. И все-таки, то, что ты добыла – это лишь капля по сравнению с тем, что мы должны добыть сегодня. Мы целый месяц готовились, Роксана. Все рассчитано до секунды. Если бы даже я захотел взять тебя или кого-нибудь другого на этом этапе, то тем самым нарушил бы это очень хрупкое равновесие.
– Отговорка, – бросила она, чувствуя себя маленькой девочкой, которую не пускают на вечеринку. – И в следующий раз будет еще одна отговорка.
– Это правда. А в следующий раз будет еще одна правда. Скажи, я хоть раз солгал тебе?
Она открыла рот и сразу закрыла. Он мог уклоняться от правды и даже играть правдой. Но чтобы солгать ей? Никогда!
– Я не хуже Люка.
– Он то же самое говорит о тебе применительно к сцене. Кстати, о сцене… – он взял ее руку и нежно поцеловал. – У нас представление.
– Ну, ладно, – она открыла дверь и обернулась. – Папа, я хочу получить свою долю размером сто шестьдесят.