Сегодня улица казалась еще пустыннее, чем всегда. Мимо проехала пара машин; затем прогромыхало такси. Пассажира на заднем сиденье не видно – лишь смутный силуэт. В голову пришла строчка стихотворения о Лондоне; кто его написал? Оливер забыл. Может, Том Ганн?
Безразличен к безразличию, постигшему тебя…
Он продолжал быстро крутить педали. Безымянный мир, мимо которого он проезжал, оставался для него таким же безразличным, как всегда. Но сегодня в нем что-то переменилось. Воспоминание о вчерашнем ужине и той женщине… Вере Рансом. Как она бросала на него взгляды издалека… В ее глазах не было равнодушия. Они были…
Она замужем, Оливер Кэбот! Выкинь ее из головы, приятель.
Он ехал по красивым улочкам, застроенным домиками с отдельными входами. Свернул на Бэйсуотер-роуд; въехал в Гайд-парк и направился к Серпентайну. Неспешно покатил вдоль берега, любуясь на уток и на отражения деревьев в воде.
В дни, недели, месяцы, последовавшие сразу после смерти Джейка, он рано выходил из дому и бегал вдоль каналов в калифорнийской Венеции – или по пляжу, вдоль океана. Он бегал до восхода солнца, отмеряя расстояние спасательными вышками, которые вырастали в полумраке, как сторожевые посты в концлагере.
Вот как он тогда себя чувствовал. Заключенным в собственной жизни. Заключенным в собственных мыслях. Каждое утро он просыпался, потому что сон уходил, и он оказывался наедине с реальностью – ему предстояло жить в мире, из которого вырвали Джейка. Его вырвали из его жизни. Из их жизней…
Теперь, восемь лет спустя, парализующая боль и горе ушли, но остались тоска и чувство безнадежной беспомощности; куда бы он ни повернул голову, все кругом напоминало о сыне. Вот еще одна причина, почему ему нравится раннее утро: он специально выходит пораньше, чтобы не видеть других детей.
Он проехал мимо группы рабочих, которые выгружали из кузова грузовика какое-то оборудование для ремонта дорожного полотна. Стало чуть теплее. Вера Рансом. Мне нравится твое имя. Вера. Что-то подсказывает мне: ты несчастлива в семейной жизни, Вера! Ты явно флиртовала со мной вчера вечером. На твоем лице проступали безнадежность и отчаяние. Такое красивое лицо – и такое отчаяние…
Оливер спешился, прислонил велосипед к дереву и прошел несколько шагов к своему обычному месту – за пышным лавровым кустом. У противоположного берега в ровной глади воды отражались кроны деревьев.
В голове повторялись три слова – как молчаливая мантра: Человек. Земля. Небо. Он стоял тихо и неподвижно, как дерево, впуская в себя ци, жизненную энергию Космоса. Но, даже войдя в состояние медитации, он думал только об одном человеке.