— Господи, ну разве мыслимо так много есть!
Лена убежала из-за стола, бросилась на тахту и разревелась, как девчонка.
Глеб пришёл виноватый, сел рядышком и стал гладить её по голове.
— Ну-ну, Фери, не надо разводить сырость. Я же любя… — извиняющимся тоном говорил он, употребив самое ласковое прозвище, которое взял бог знает откуда. — Сама ведь жалуешься, что платья надо расставлять.
Лучше бы он не касался этого. Самое больное её место.
В понедельник муж пришёл рано, и Лена решила, что теперь-то он будет больше уделять ей внимания. Куда там! Во вторник Глеб вернулся домой за полночь, в среду — ещё позже. Словом, опять забыл о жене. Диссертация перевесила супружеский долг.
Ох уж эта диссертация! Третий год пошёл аспирантуре Глеба. Как он выразился, впереди — финишная прямая.
Он целыми днями пропадал в библиотеках, да ещё засиживался в архиве.
Вчера у неё терпение кончилось. Когда Глеб заявился без четверти два, она закатила ему скандал: библиотеки уже давно закрылись…
— У патрона был, — невозмутимо сказал Глеб, выслушав её упрёки.
Патроном он называл доцента кафедры Михаила Емельяновича Старостина, своего научного руководителя.
Муж, отказавшись даже от чашки чая, сразу направился в спальню. А она весь вечер ждала, приготовив его любимые (единственное желанное для Глеба) пирожки с капустой и яйцами.
— Неужели ты не мог хотя бы позвонить? — хрустя пальцами, увещевала Лена супруга, когда он, усталый и равнодушный, скидывал одежду. — Ведь у Михаила Емельяновича телефон.
Глеб, не удосужив её ответом, свалился в постель, отвернулся и накрыл голову одеялом. Ей стало до того тоскливо и обидно, что она разревелась. И уже не помнила, что говорила мужу. Умоляла сказать правду, если разлюбил, нечего обманывать себя и её. Цепляться за него она не станет.
Глеб вдруг всхрапнул. Лена думала — притворяется. Но нет. Он действительно спал. Она пошла на кухню, сварила крепкий кофе и до утра размышляла о том, что семья рушится, если уже не рухнула совсем, и не диссертация является причиной его поздних возвращений, а наверняка женщина, и, может быть, не одна.
Лена пыталась отнестись к своему открытию спокойно, философски. Но…
Как можно думать о таких вещах отвлечённо, если она любит Глеба! Любила!
Лена пила кофе, страдала, ела пирожки (такая привычка: когда худо на душе, она ела ещё больше) и дождалась на кухне холодного синего рассвета. Уехала на работу с опустошённым, израненным сердцем, тщетно попытавшись скрыть косметикой тёмные впадины под глазами.
Слава богу, предаваться своим паническим мыслям не было времени — на комбинате приближался срок сдачи новой технологической линии. И, как это всегда бывает в предпусковые дни, обнаруживались неполадки за неполадками. Никто из инженеров не пошёл даже на обеденный перерыв. И только в автобусе по дороге домой в душе с новой силой вспыхнула тоска и боль. Опять пустая квартира, запах одиночества…