Чёрная вдова (Безуглов) - страница 3

— Господи, ну разве мыслимо так много есть!

Лена убежала из-за стола, бросилась на тахту и разревелась, как девчонка.

Глеб пришёл виноватый, сел рядышком и стал гладить её по голове.

— Ну-ну, Фери, не надо разводить сырость. Я же любя… — извиняющимся тоном говорил он, употребив самое ласковое прозвище, которое взял бог знает откуда. — Сама ведь жалуешься, что платья надо расставлять.

Лучше бы он не касался этого. Самое больное её место.

В понедельник муж пришёл рано, и Лена решила, что теперь-то он будет больше уделять ей внимания. Куда там! Во вторник Глеб вернулся домой за полночь, в среду — ещё позже. Словом, опять забыл о жене. Диссертация перевесила супружеский долг.

Ох уж эта диссертация! Третий год пошёл аспирантуре Глеба. Как он выразился, впереди — финишная прямая.

Он целыми днями пропадал в библиотеках, да ещё засиживался в архиве.

Вчера у неё терпение кончилось. Когда Глеб заявился без четверти два, она закатила ему скандал: библиотеки уже давно закрылись…

— У патрона был, — невозмутимо сказал Глеб, выслушав её упрёки.

Патроном он называл доцента кафедры Михаила Емельяновича Старостина, своего научного руководителя.

Муж, отказавшись даже от чашки чая, сразу направился в спальню. А она весь вечер ждала, приготовив его любимые (единственное желанное для Глеба) пирожки с капустой и яйцами.

— Неужели ты не мог хотя бы позвонить? — хрустя пальцами, увещевала Лена супруга, когда он, усталый и равнодушный, скидывал одежду. — Ведь у Михаила Емельяновича телефон.

Глеб, не удосужив её ответом, свалился в постель, отвернулся и накрыл голову одеялом. Ей стало до того тоскливо и обидно, что она разревелась. И уже не помнила, что говорила мужу. Умоляла сказать правду, если разлюбил, нечего обманывать себя и её. Цепляться за него она не станет.

Глеб вдруг всхрапнул. Лена думала — притворяется. Но нет. Он действительно спал. Она пошла на кухню, сварила крепкий кофе и до утра размышляла о том, что семья рушится, если уже не рухнула совсем, и не диссертация является причиной его поздних возвращений, а наверняка женщина, и, может быть, не одна.

Лена пыталась отнестись к своему открытию спокойно, философски. Но…

Как можно думать о таких вещах отвлечённо, если она любит Глеба! Любила!

Лена пила кофе, страдала, ела пирожки (такая привычка: когда худо на душе, она ела ещё больше) и дождалась на кухне холодного синего рассвета. Уехала на работу с опустошённым, израненным сердцем, тщетно попытавшись скрыть косметикой тёмные впадины под глазами.

Слава богу, предаваться своим паническим мыслям не было времени — на комбинате приближался срок сдачи новой технологической линии. И, как это всегда бывает в предпусковые дни, обнаруживались неполадки за неполадками. Никто из инженеров не пошёл даже на обеденный перерыв. И только в автобусе по дороге домой в душе с новой силой вспыхнула тоска и боль. Опять пустая квартира, запах одиночества…