Тихий пустой зал был озарен теплым светом свечей, которым суждено было сегодня догореть дотла. Маслянисто поблескивали полированные деревянные скамьи. Провинкара прошла в комнату и повернулась к девушкам – те под ее суровым взглядом придвинулись друг к другу и взялись за руки, ожидая бури.
– Так. Ну, кому принадлежала эта идея?
Исель выступила на полшага вперед и присела в книксене.
– Мне, бабушка, – сказала она почти – но не совсем – таким же ясным и чистым голосом, каким говорила в храме.
Потом, повинуясь движению строго сдвинутых бровей правительницы, добавила:
– Хотя Бетрис придумала испросить согласия при разжигании огня.
Ди Феррей набросился на дочь:
– Ты все знала и ничего мне не сказала?
Бетрис тоже присела в книксене, как Исель – с абсолютно прямой спиной, – и с достоинством ответила:
– Как я поняла, меня приставили к принцессе Исель помощницей, компаньонкой и правой рукой. А не шпионкой, папа. Если моя верность должна принадлежать не принцессе, а кому-то другому, мне об этом ничего не говорили. «Храни ее честь ценой собственной жизни», – так сказал ты, – и добавила, слегка смягчившись: – К тому же если бы пламя не занялось с первой попытки, этого могло и не произойти.
Ди Феррей со вздохом отвел глаза от философствующей дочери и, посмотрев на провинкару, беспомощно пожал плечами.
– Ты старше, Бетрис, – произнесла та. – Мы надеялись, что ты окажешь на Исель сдерживающее влияние. Научишь ее вести себя как положено благовоспитанной девушке. – Она поджала губы. – Так Битим, охотник, объединяет молодых собак в одну свору со старыми, чтобы те учили щенков. Надо было отправить вас к нему, а не приставлять этих бесполезных куриц-гувернанток.
Бетрис заморгала глазами и снова присела.
– Да, миледи.
Провинкара окинула ее пристальным взглядом, подозревая насмешку. Кэсерил закусил губу.
Исель набрала в грудь воздуха.
– Молча потакать несправедливости и закрывать глаза на людское горе, которое приводит к проклятию души, чего можно было бы избежать… если так положено вести себя благовоспитанной девушке, то этому меня никогда не учили.
– Ну разумеется, нет! – сказала провинкара. Голос ее наконец смягчился, и в нем прозвучало сожаление. – Но правосудие – это не твоя задача, сердце мое.
– Люди, чьей задачей оно является, открыто пренебрегают им. Я не молочница и не прачка. И если у меня больше привилегий в Шалионе, то и обязанностей больше! И настоятель, и леди ди Хьюлтер не раз говорили мне об этом.
– Я говорила об учебе, Исель, – слабо запротестовала леди ди Хьюлтер.
– А настоятель говорил о послушании и покорности, Исель, – добавил ди Феррей. – Они не имели в виду… не рассчитывали…