Получалось: отрядное начальство изволило шутковать. Скворцов сказал:
— А вообще, Иван Харитонович, проявите максимум творческой энергии, и восторжествует идеальный вариант: делить всем поровну, но чтоб все были сыты!
— Сие означает: чтоб все не были голодны! — Емельянов засмеялся, а Скворцов и не улыбнулся, хотя сам же шутковал: губы сомкнуты, на щеках суровые складки, глаза прищуренные, тоже как будто сомкнутые. А может, и не шутковал? Очень серьезный мужчина. Федоруку Ивану Харитоновичу с ним очень не просто. Но куда денешься, должность не сменишь, с работы не уйдешь по собственному желанию, все это довоенное баловство.
— Товарищ командир и товарищ комиссар, — сказал Федорук, — вас понял. Ваши указания будут выполнены точно и в срок.
— Как и записано в уставе, — сказал Новожилов.
Но насчет точного и в срок исполнения указаний командира и комиссара — тут Иван Харитонович чуток забежал вперед: отряд дня три-четыре посидел на голодном пайке, прежде чем орлы помпохоза начали привозить в отряд немолотую пшеницу, сало, немецкие консервы, галеты, сливочное масло — и покуда в ограниченном количестве. В наиголодные дни-денечки, когда в брюхе сосало ненасытно и было стыдно этой ненасытности, Скворцов отдавал Василю последнее — то сухарь, то кусочек копченой трофейной колбасы, рассуждая: я все равно не наемся, а для ребенка как-никак ощутимо. Тем более оказалось ощутимо, что его так же подкармливали и Емельянов с Лободой. Худющий, с колючими лопатками, с шеей-былинкой, будто просвечивающий от худобы, Василь ел не жадничая, с достоинством; пожевав немного, остальное откладывал: «После доем». Скворцов думал: «Крестьянский корень, сразу видать». Но крестьянство было ни при чем. На третий день отрядной голодухи Василь выложил сверточек, развязал: в носовой платок было завернуто то, чем подкармливали его Емельянов с Лободой, и кое-что из того, что давал Скворцов. С немым изумлением смотрел Скворцов на горку несвежих, заветрившихся продуктов, на Василя. А тот разделил все это богатство на две кучки и сказал:
— Дядя Игорь, угощайтесь.
— Ты что? — только и нашелся сказать Скворцов.
— Без вас я один съесть не могу. Давайте на пару. Как следовает подрубаем.
— Да пойми: я мужик, обойдусь, ты ребенок. Ты и ешь!
— Пускай ребенок. Да вы же ж мне заместо батьки, товарищ командир! Без вас не притронусь…
Пришлось Скворцову пожевать маленько. Для видимости. Василь засек видимость, обидчиво поджал губы. Скворцов кинул в рот еще кусочек. Ах ты, Вася-Василек! Знал бы ты, что твоему командиру создавать эту видимость стоит усилий: очень уж есть хотелось, до неприличия.