— Говори о деле, — приказал Скворцов. — Покуда немцы не поперли… Что передает Брегвадзе?
— Товарищ лейтенант! Лейтенант Брегвадзе погиб, а старшина передает…
— Что? Погиб?
— Недавно. При бомбежке. Блок разворотило, бревна придавили лейтенанта насмерть…
Цветущего, зажигательного Васико Брегвадзе нету в живых. Нету отличного парня, рыжего веселого грузина. Как же так!
— Что старшина передал?
— Передал: командование принял на себя. Блок горит, оборона порушена, потери личного состава большие, с боеприпасами туго, потому не отойти ли на внутреннюю линию обороны?
— Отойдете только по моему приказанию. Так и доложи старшине. Еще что у тебя?
— Все, товарищ лейтенант, — сказал посыльный. — Разрешите идти?
— Подожди, — сказал Скворцов. — Вот тут фуражка валяется, хоронили ребят, осталась… Хорошая фуражка. Надень.
Связной скрылся за глыбой суглинка, и сразу немцы появились из кустов. Они не стреляли, хотя держали оружие наготове, шли по полю осторожным, крадущимся шагом. Почему не стреляют? Думают, что на заставе все перепахано, все живое погибло? Скворцов хрипло крикнул:
— Огонь! Огонь, товарищи!
Дал короткую очередь по цепи. В траншее захлопали редкие зинтовочные выстрелы, протарахтел «дегтярь». Немцы, словно опомнившись, открыли ответный огонь. Однако продвижение замедлили. Затоптались. Не ждали, что сызнова встретим свинцом? Залегли — кто в воронках, кто окапывался. Из лесу ударила артиллерия — лениво и неточно: недолет, перелет. Правофланговый блокгауз горит, его, левофланговый, разбило. А как тыльный, белянкинский, где женщины и дети? Скворцов не спускал глаз с поля. Здесь было сравнительно спокойно, а в районе других блокгаузов сильная ружейно-пулеметная стрельба. Притрусил посыльный от Белянкина: политрук просит подмоги. Отправляя с посыльным трех бойцов, Скворцов спросил у него:
— Как дети, женщины?
— Нормально, товарищ лейтенант, — ответил посыльный, ворочая перебинтованной шеей.
А затем и бронепоезд и полевая артиллерия обрушили свои залпы — вся оборона в огненных смерчах. Они, эти смерчи, бушевали, сжигая живое и мертвое, казалось, и сама земля сгорит в этом пекле и не останется ничего — даже пепла. Сгорбившись, Скворцов вжимался в стенку и думал, что еще уготовано им? Танки? Да, танков не было. Будут? Пусть. Встретим и танки, если уцелеем в этом аду. И есть ли предел тому, что выпало нам? Разрывы дыбились и справа, и слева, и спереди; сзади тоже грохало, ревело, скрежетало, выло. Дважды Скворцова отшвыривало взрывной волной, комьями колошматило по голове, спине, груди.