— Думал, вы инопланетянка, но теперь вижу, что ошибся.
— Ошиблись? — тише спросит она, явно озадаченная.
— Конечно, — безразлично подтвердит он. — Вы такая симпатичная, а уже привыкли нравиться. И вот эта вот привычка заставляет настораживаться.
— Настораживаться? На что? — не поймет она.
— На искренность. Девушки, привыкшие нравиться, не всегда бывают искренними, и я к таким отношусь недоверчиво.
— Ну и не надо, — вспылит она и выскочит из комнаты.
Через минуту войдет её папа и застанет гостя довольно улыбающимся и допивающим остывший чай.
— Можно я буду звонить? — счастливый, спросит он, не пряча торжествующую улыбку.
Отец недоуменно разведет руками, дескать, как знаешь.
Попрощавшись, радостный, он выскочит на улицу, долго будет идти пешком, не обращая внимания ни на кого, ни на что, твердо убежденный в том, что выбор будущей супруги абсолютно правильный и на редкость верный. Глядя перед собой, он будет видеть её лицо, порозовевшее вначале и рассерженное в конце. Главное, будет думать он, контакт найден. Поджидая её раньше то там, то тут он сомневался в находке главного контакта. Ему казалось, она никогда и ни за что не воспримет его. Потому, что очень красивая, духовно богатая и очень романтичная. У неё на руках было много козырных карт, бить которые возможно было только одним тузом. Туз это неожиданность, туз это максимальное озадачивание, туз это подбрасывание пищи в пылающий острый ум. Очень правильную девушку надо было сразу сбить с толку, обезоружить видимым безразличием, обвинить в чем-то несуществующем, остановив её плавное течение по жизни резким нелогичным действом, необычным жестом, из ряда вон выходящим поведением.
Через несколько дней он позвонит ей, извинится за проявленную бестактность, поинтересуется её студенческой жизнью, уважительно отнесется к её будущей профессии. Затем неожиданно вклинит.
— Я бы хотел иметь такую жену.
— Но я уже неискренняя, — съязвит она.
— Сегодня, — примирительным тоном скажет он. — Ваша искренность там, в глубине, её пока мало видно. Надо просто докопаться.
Она выдержит длинную паузу.
— Что же вы замолчали? — спросит он.
— Не могу понять, — признается она, — вы вроде предлагаете руку и сердце и в то же время обвиняете в каких-то пороках.
— Нет, я не обвиняю. Просто думаю, в силу возраста и необыкновенной красоты вы должна быть именно такая, какой я вас представляю.
— Интересно, — проявит она неподдельное любопытство. — Ничего похожего я ещё не слышала.
— Значит, я первый. Хотелось бы надеяться, и последний.
— А вы самонадеянный.
— Я? Ни в коем случае. Я трус.