— Мама сравнивала меня с ней из самых лучших побуждений, — сказала Джесси печально, продолжая разговор. Они убирали со стола, составляя посуду в раковину и пряча в холодильник остатки еды. — У матерей всегда самые лучшие намерения, но все можно испортить одним-единственным словом.
— А ты когда-нибудь разговаривала об этом со своей матерью?
Диллон наполнил раковину горячей водой и насыпал туда порошок. Джесси выбросила из тарелок объедки и сложила посуду в раковину.
— Один раз. Несколько лет назад. Она ничего не помнит, но допускает, что могла так сказать. Она сказала тогда, что Ребекка хорошая, а я — непокорная. Потом она потрепала меня по щеке и улыбнулась. А делать так нельзя было ни в коем случае.
— Несомненно, ты еще не понимала, что обозначает слово «непокорная».
— Тогда мне было четыре года, и я, конечно, не понимала. Но слово казалось слишком длинным и глупым, чтобы обозначать что-нибудь хорошее. Ты будешь мыть или ополаскивать?
— Как пожелает дама.
— Тогда я буду ополаскивать. — Она встала ко второй раковине. — Ты знаешь, до того дня я считала себя хорошей девочкой. По крайней мере старалась ею быть. После же стала вести себя вызывающе и позволяла себе многое.
— Могу поспорить, ты была террористкой.
— Да, — со смехом призналась Джесси. — Наверное.
Она отчетливо вспомнила, словно это было только вчера, как она спросила у старшего брата Хоустона, что значит «непокорный». После нескольких безуспешных попыток объяснить, он показал на щенка. Счастливый и неуклюжий, он повсюду семенил за ними. Когда они на него посмотрели, он присел, наделал на полу лужу и побежал, оставляя за собой мокрые следы. Ей тогда очень понравился этот пример.
— Выяснив, что значит «непокорный», я поняла, что это описание ко мне очень подходит. Иногда я даже была рада, что не такая, какой меня хотели видеть родители. Бедная Ребекка. Я приобрела свободу, а она ответственность.
— Ей это не нравилось?
— Иногда. Ребекка на самом деле очень мягкая и добрая. Она всегда была готова жертвовать собой, и это делало ее очень уязвимой. Мне приходилось заботиться о ней, поскольку сама о себе позаботиться она не могла. Она была мамой для всех, а я для нее.
Последнюю фразу Джесси закончила почти шепотом, думая о том времени, когда помогать Ребекке она уже не могла. Сердце Джесси сжалось от чувства вины перед сестрой, и она отвернулась, чтобы скрыть неожиданно выступившие слезы.
На месте сестры следовало быть ей. Никто бы не удивился, когда в один прекрасный день выяснилось, что она беременна и отказывается объясняться по этому поводу. Все бы просто восприняли это как очередную проделку Джесси, на сей раз несколько худшую. Но она никогда не забеременеет. В отличие от Ребекки Джесси не могла иметь детей.