Лицо Портерфилда, кроткое, почти как у служителя храма, приняло выражение показной торжественности, как будто он действительно прочитал что-то ужасное, погадав на кофейной гуще.
— Так что же такое случилось? — Лили в ответ сцепила руки и наклонила голову чуть-чуть ближе, чтобы не упустить ни слова. — Старик велел мне принести целую бутылку «яростной» бурды, — продолжал Портерфилд. — Ты понимаешь? Целую бутылку! Конечно, я и вида не подал, просто пошел и принес ему эту бутылку. Но попомни мои слова, Лили, — он заметил, что кто-то поднял руку в другом конце огромного зала и тут же направился туда, закончив фразу на ходу, — что-то сильно потрясло сэра Майлза сегодня утром, в том нет сомнения.
М. попросил счет. Как обычно, независимо от величины счета, он расплатился пятифунтовой купюрой, просто ради удовольствия получить сдачу новенькими хрустящими однофунтовыми бумажками, а также только что отчеканенными серебряными и блестящими медными монетками, ибо в «Блейдз» свято соблюдали традицию, в соответствии с которой все члены клуба получали сдачу только новыми, только что отпечатанными и отчеканенными денежными знаками. Портерфилд отодвинул стул, и М. быстро направился к двери, отвечая на случайные приветствия озабоченным кивком или поднятием руки. Было два часа. Старый черный «Фантом-Роллс» повез его легко и быстро в северном направлении мимо Баркли-сквер, по Оксфорд-стрит и Уигмор-стрит, в Риджентс-Парк. М. не смотрел в окно машины. Он сидел, не шевелясь, на заднем сиденье — котелок ровно по центру головы — и смотрел сквозь затылок водителя, не замечая ничего вокруг, погруженный в свои мысли.
В сотый раз с тех пор, как уехал из штаб-квартиры сегодня утром, он уверял себя, что принял правильное решение. Если есть шанс привести Бонда в порядок — а М. был уверен, что этот сэр Джеймс Молони — невропатолог высшего класса и сможет добиться успеха, — было бы просто смешно вновь использовать 007 при выполнении стандартных заданий, которые он всегда выполнял, работая в отделе 00. Прошлое можно простить, но нельзя его забывать — ведь только время лечит. Что подумают сотрудники штаб-квартиры, увидев, что Бонд как ни в чем не бывало расхаживает по коридорам? А как сам он будет себя чувствовать каждый раз, когда окажется с этим агентом лицом к лицу в своем кабинете? Нет — это бред. Но тот же Джеймс Бонд, коли поставить перед ним конкретную боевую задачу, — М. любил лаконичный язык военных, — мог бы сделать очень много, мог бы стать хорошим тараном. Стена, которую он должен был сокрушить, давно мешала продвижению, стояла на пути — ее необходимо было разрушить. Ведь Бонд и сам только что обвинял М. в том, что тот использует его как слепое оружие. Естественно, каждый офицер Секретной службы — тайное оружие, с помощью которого решаются те или иные задачи. На сей раз, дабы сокрушить стену, необходимо было решиться на убийство, других вариантов не было. Ну а Джеймс Бонд не числился бы агентом с двумя нулями перед личным номером, если бы не обладал соответствующими талантами, если бы не показал себя в деле настоящим профессионалом. Итак, решено! Во искупление того, что произошло сегодня утром, дабы замолить грехи, Бонд должен доказать, что он не растерял своего былого боевого пыла, что помнит, как убивать. И в случае успеха — он опять на коне, все будет, как прежде. Ну а коли потерпит поражение, что ж — славная смерть и последние почести. Выиграет Бонд или проиграет, так или иначе он решит целый ряд вопросов, поможет делу. М. больше не сомневался, решение было бесповоротным. Он вышел из машины, поднялся в лифте на восьмой этаж, пошел по коридору, пахнущему черт-те каким дезинфицирующим средством, причем этот запах усиливался по мере того, как он приближался к своему кабинету.