Капитан Леонов оставался в своей каюте. Когда мы выглянули к тем, кто взял нас в плен, напряжение в гондоле заметно возросло. Мы слышали, как снаружи люди скребут о камеру, смеются и обмениваются остротами с казаками на земле.
Наконец Пильняк взглянул сперва на меня, затем на других офицеров и сказал:
— Спустимся, как вы считаете?
Все согласились.
Пильняк отдал приказ спустить трап, и когда боковая стена гондолы поднялась, мы рядами один за другим спустились к казакам на землю.
Мы ждали чего угодно, только не ликующего вопля, который грянул нам навстречу. Казаки первыми признают в вас мужество, стоит лишь проявить его, а мы это сделали. Возможно, Пильняк знал об этом.
Только капитан Леонов отказывался покидать корабль.
Пильняк и я находились в первом ряду. Когда мы сошли с трапа, он подошел к ближайшему казаку и отдал честь.
— Добровольческого воздушного флота лейтенант Пильняк.
Казак сказал что-то на своем диалекте, до которого мои познания в русском языке ещё не доросли. Он сдвинул шапку на затылок, отвечая на приветствие. Затем повернул лошадь, чтобы проложить для пас дорогу в толпе, и махнул нам в сторону деревни.
Мы решили не слишком переживать по поводу того, что стукнет в голову казакам, и колонной по двое направились на главную квартиру бунтовщиков. Пильняк улыбался, когда говорил, и я отвечал на его улыбку.
— Выше голову, старина. Это, кажется, то самое, когда бритты поднимают флаги?
— Толком не знаю, — ответил я. — Это было слишком давно.
Казаки, одни конные, другие пешие, густо толпились вокруг нас. Они были довольно грязны и многие откровенно пьяны. Никогда в жизни мне не доводилось обонять такое количество перегара. Некоторые из них, как мне показалось, недавно приняли водочные ванны. Они осыпали нас оскорблениями. Мы были возле первого дома деревни, когда толпа стала такой плотной, что мы не могли двигаться дальше.
В этот миг в хвосте колонны один из наших механиков ударил казака, и оба сцепились в драке. Наш тщательно соблюдаемый строй начал разваливаться.
Вероятно, нас разорвали бы на куски, если бы справа от нас пулеметная тачанка, влекомая лошадью, не разделила толпу. Один человек управлялся с маленькой тележкой, другой стрелял в воздух из револьвера и приказывал казакам расступиться. С револьвером был Нестор Махно.
— Назад, злыдни! — кричал он своим людям. — Мы не испытываем ненависти к тем, кто заблуждался и служил государству. Мы ненавидим лишь само государство.
Он улыбнулся мне со своей тележки:
— Привет, капитан Бастэйбл. Решили влиться в наши ряды?
Я не стал возражать.