Капитан знал, каким будет его ответ, но не хватило сил, чтобы сказать ей это так, сразу – слишком страшно и бесчеловечно было это! Но не только капитан внутренне замер, и остальные поняли, что именно сейчас, сейчас, а не раньше, решается вопрос: встретятся ли они еще с тем, из чего ранее состояла их жизнь, или они лишены этого навсегда. Всего, начиная с Солнца и неба; и люди как по команде подняли глаза к невысокому потолку салона, отныне и навсегда ставшему их небом, и прошлись взглядом по гладким переборкам, ограничивавшим теперь мир, еще недавно столь бескрайний, – и наконец остановились на лицах соседей, ставших теперь маленьким человечеством, замкнутым в себе.
– Мальчик, – сказала Мила снова, и всем стало жутко. – Сын. Что же вы молчите, капитан? Мы ждем!
Она поймала взгляд капитана и все поняла, и не смогла удержать слез. Нарев встал, враждебно глядя на капитана. Но, опережая его, вскочил и физик.
Карачаров не выносил женского плача. Он готов был сделать все, что угодно, обещать что можно и чего нельзя, только бы рыдания наконец прекратились. И он крикнул яростно и убежденно:
– Перестаньте, Мила! Не унижайтесь! Они ничем не могут нам помочь, но я могу! Я сделаю все!
Он чувствовал себя в этот миг даже не трибуном – пророком, и ощутив, что взгляды скрестились на нем, продолжал еще громче и убежденнее:
– Я найду способ вернуться на Землю!
Он не мог бы сказать, откуда взялась в нем эта уверенность в своих силах и в разрешимости задачи, но сейчас верил в себя бесконечно.
Капитан внимательно взглянул на него.
– Хорошо, – сказал он. – Требуйте от нас всего, что в наших силах.
– Откройте, – сказал Карачаров, протянув руку в сторону прогулочной палубы.
Капитан подошел к стене, и матовая часть переборки исчезла. Взглядам собравшихся открылся прозрачный борт.
Ночь отблескивала, как вороненая сталь, и незнакомые звезды сияли на уровне их глаз и на уровне ног. Мир был неподвижен; с трудом верилось, что он – не твердое тело и что корабль не застыл в нем, как букашка в глыбе янтаря, но мчится со скоростью, непостижимой для рассудка. Пассажиры молчали, глядя в пустоту, которая всю жизнь была лишь фоном для звезд, и вдруг стала единственным, что осталось во Вселенной. Где-то неизмеримо далеко в этой пустоте была Земля.
– Мы вернемся, – сказал физик, и слова его прозвучали, как вызов пустоте и неподвижности.
– Капитан, – спросила Инна в наступившей тишине. – Можно ли считать, что ваш запрет больше не имеет силы?
– Нет, – сказал Устюг, отчетливо разделяя слова. – Я этого не говорил, и так считать нельзя. Мы еще не вернулись, и никто не обещает, что это совершится завтра. Запрет остается в силе.