– Как ни жаль, я вынужден ответить «нет» на оба ваши вопроса – зато мы сделали ваше путешествие несколько более легким. В прошлом месяце нами захвачена голландская колония Кейптаун, поэтому можете смело идти туда.
Это известие разнеслась по кораблю с быстротой молнии, и люди, придавленные недавней победой Наполеона, грянули патриотическое «ура». Разговаривать стало попросту невозможно, но письма, розданные Парбеком и Феррисом, сделали свое дело, и тишина постепенно восстановилась.
Лоуренс, распорядившись вынести на драконью палубу стол и стулья, пригласил Райли и Хэммонда послушать новости. Джеймс охотно посвятил их в подробности захвата колонии. Он служил в курьерах с четырнадцати лет и любил драматические эффекты, но здесь ему негде было особенно развернуться.
– Жаль, что не могу рассказать вам что-то поинтереснее. Там даже боя не было, собственно говоря. У нас там шотландцы, а у голландцев так, наемники; они разбежались, как только мы подошли к городу. Губернатор был вынужден сдаться. Население пока еще приходит в себя, но генерал Бэрд предоставил им самоуправление, поэтому особого шума не было.
– Очень хорошо, – сказал Райли. – Теперь мы можем не заходить на Святую Елену и сэкономим около двух недель.
– Вы ведь останетесь к обеду? – спросил Джеймса Лоуренс. – Или вам нужно отправляться немедленно?
Волли позади громко чихнул и стал тереться носом о переднюю лапу, пытаясь высморкаться.
– Перестань, свинтус ты этакий. – Джеймс достал из дорожной сумки белый полотняный лоскут и привычным движением вытер дракону нос. – Пожалуй, мы даже заночуем у вас. Нет нужды его погонять, поскольку вы нашлись вовремя, а у вас будет время написать письма. Мы возьмем их и полетим домой.
…и мою бедняжку Лили вместе с Эксидиумом и Мортиферусом изгнали с уютной лужайки в песчаные карьеры; чихая, она рефлекторно (как выражаются лекари) брызгает кислотой. Все трое очень недовольны такой переменой: песок забивается всюду, и они, сколько их ни мой, чешутся, как блохастые собачонки.
Максимуса подвергли бойкоту – он первый начал чихать, драконы же ищут виноватого всегда и во всем, – но он стойко переносит немилость сородичей. «Плюет на них, – просит написать Беркли, – и всецело поглощен собственными страданиями, если только брюхо не набивает; аппетит у него ни в коей мере не пострадал».
В остальном у нас все хорошо, и все шлют вам приветы, а драконы заверяют Отчаянного в своей неизменной любви. Они очень без него скучают, но тоска сия, как выяснилось недавно, объясняется самой низменной жадностью. Он, видимо, научил их открывать и снова закрывать загон со скотом, чтобы они могли угощаться когда хотят. Всем было невдомек, и постыдная тайна раскрылась, лишь когда стадо начало загадочным образом таять, а драконы – толстеть. Их допросили, и они сознались во всем.